Корзина спелой вишни

— Бабушка, — с досадой проговорила Рисалат, с неохотой отрываясь от кукурузы. — Да не хочу я учиться. Вот окончила десять классов — и хватит с меня. Если бы ты знала, как я понимаю жеребенка, которого выпустили весной на луг. Ах, как хорошо не учиться!

И Рисалат закружилась по комнате.

Чик-чик-чик! — прыгала на сковородке кукуруза, словно и кукуруза, и девушка были заодно. И это особенно рассердило бабушку Жамилат.

— Что ты растрещалась, как эта кукуруза! Ох, недаром тебя прозвали Чичих. Думаешь, мне приятно. Не носить мне этого платка, если я не заставлю тебя учиться!

— И не носи. У тебя такая красивая седая голова. А сейчас это модно. Многие даже красятся под седину.

— Соображай, что говоришь! — захлебнулась словами бабушка Жамилат. — Седина — модна. Можно подумать, что она появляется от танцев да гулянок? Ты что, хочешь застрелить меня без ружья и зарезать без кинжала? Ты… ты, ты как мозоль в тесной обуви. Да убери эту свою кукурузу. Слова сказать не дает: чик да чик!

— Бабушка! — сверкнула глазами Рисалат. — Учиться я не по-е-ду! И это мое последнее слово.

— Лучше бы я умерла! — выдохнула старуха и села на пол. С минуту она стонала и качалась из стороны в сторону. Но поняв, что этим внучку не проймешь, снова бросилась в атаку. Только на этот раз голос ее звучал жалобно.

— Рисалат, золотце мое, — вкрадчиво начала она. — Пожалей свою бедную бабушку. Ты еще не родилась, а я уже мечтала видеть тебя ученой. Да если хочешь знать, если бы не я, ты бы и вообще не родилась.

— Ну, разумеется. Если бы не ты, то не было бы моего отца. А если бы не было моего папы…

— Не в этом дело, — понизив голос до шепота, сообщила бабушка. — У тебя же четыре старших брата. И пятым мог родиться мальчик. Клянусь памятью моей матери, никто не знает о том, что я туда ходила…

И старуха опасливо огляделась вокруг, словно хотела удостовериться, что их не подслушивают.

— Куда, бабушка? — растерялась сбитая с толку Рисалат.

— Туда, в пещеру, которая исполняет желания.

— Ах, это! Ну и что! — беспечно рассмеялась Рисалат, отправляя в рот горячие, распустившиеся на огне зерна. — Мы там были на экскурсии. Да, кажется, Абдула Исаевич говорил, что раньше эту пещеру считали священной. Но это от безграмотности, от темноты…

— Вабабай! Вы слышите, что говорит листик, выросший на моей ветке. Выходит, это я темная! Баркала! Отблагодарила меня за то, что я ночью, рискуя своей жизнью, на ощупь пробиралась над пропастью… Только после того, как я убедилась, что оставленный мной платок исчез, я уснула спокойно.

— Честь твоей голове, бабушка! — торжественно проговорила Рисалат. — А между прочим, — добавила она лукаво, — Абдула Исаевич говорил, что все ваши платки и шапки забирал табунщик Закари.

— Глупости! — живо отпарировала бабушка. — Никто не станет брать такой грех на душу. И чего только не выдумают эти учителя. Но только не надо было мне туда ходить. Лучше бы и пятым родился мальчик. Он бы с радостью поехал учиться, как и его старшие братья. А какой счастливый был тот день. Я тогда сказала: «Алхамдулилах, у моего сына Айтбера теперь есть не только крепость с четырьмя стенами, но и окно в ней, сквозь которое будет светить солнце».

— Бабушка, окно — это, конечно, я?

— Только не солнце смотрит в это окно, а туча, — пробурчала старуха. — Неужели все мои старания пропадут, как стручки, брошенные в огонь. А когда ты родилась, я две ночи дежурила под окнами больницы. Все ждала, когда уйдет эта врачиха, чтобы выкрасть тебя. И я это сделала! Дома я пропустила тебя через отверстие чесалки, чтобы злые духи не смели приблизиться к тебе. Через твои сжатые кулачки я протиснула иголку с длинной белой ниткой, чтобы твоя жизнь была длинной и чистой, как эта нитка. И в том, что ты такая говорливая, виновата тоже я, — со вздохом призналась Жамилат, покосившись на ласточкино гнездо, притулившееся под карнизом крыльца. — Когда в ласточкином гнезде вылупились птенцы, — продолжала она, — я собрала скорлупки и напоила тебя из них водой. Помню, еще твоя мать сказала: «Не слишком ли много ты дала ей воды из ласточкиных скорлупок». А я ответила: «Маслом кашу не испортишь. Пусть рано научится говорить. Пусть будет певуньей, как эти ласточки». Вот потому-то ты и чирикаешь целый день, что твоя кукуруза.

Неизвестно, чем бы кончился этот необычный диалог между бабушкой и внучкой, если бы его не нарушил приход матери Рисалат.

Вид у нее был крайне уставший, что, однако, вызвало у бабушки Жамилат новый прилив бодрости.