Корзина спелой вишни

Ни о чем не подозревавший Занды спокойно спал в кругу своих девочек, а Хатун в это время коротала ночь на крыше. Она сидела, закутавшись в старую шубу своего умершего мужа, и читала молитвы, чтобы облегчить дочери роды и отогнать от себя сон. Она ждала санитарку больницы. Хуризада обещала сама принести ей радостную весть. И поэтому в широком рукаве своей шубы Хатун согревала старинный парчовый платок, который собиралась подарить санитарке.

Медленно светало. Из-за гор поднимались нежные солнечные лучи. Невольно Хатун залюбовалась картиной рассвета. Ей казалось, что никогда солнце не вставало так красиво и торжественно, как в это утро. И неудивительно: ведь торжественность и красота были сейчас в самом сердце Хатун.

Но взошло солнце, первые лучи стали пригревать крышу, и Хатун уже сбросила шубу, а санитарка все не появлялась. И тогда, потеряв терпение, Хатун спустилась с крыши, вышла на край аула и остановилась в ожидании на тропинке, что вела в районный центр. До боли в глазах всматривалась она вдаль, и вот наконец что-то стало белеть на горизонте и очень быстро приближаться.

Хатун побежала навстречу и скоро в белом пятне различила белое гурмендо, что развевалось на ветру, словно белое знамя.

— Кто родился? — еще издали закричала Хатун, И ветер понес по лугу: кто-о-о ро-о-одился-яяя…

— Мальчики! Близнецы! — выкрикнула Зада, внучка санитарки. И в тот же момент Хатун простерла руки к небу.

— Пусть каждый год она рожает двойняшек-сыновей, чтобы не прекращался наш мужской род.

Зада, раскрасневшаяся от быстрого бега, хотела пробежать мимо, но Хатун остановила ее.

— Подожди, ягненочек мой, подожди! — и она развернула зелено-золотой платок из парчи и набросила его на голову девочки. Платок с ног до головы укрыл ее, спадая и переливаясь так, словно она стояла в зеленом водопаде.

Девочка побежала дальше, звеня золотыми кистями. А Хатун пошла домой так медленно и важно, что это сразу заметили женщины, уже спешившие к роднику за водой.

— Йорчами, Хатун, ты чего, вышла ковать солнце в кузнице рассвета?

— Зачем мне ковать солнце? Я и так возвращаюсь с двумя солнцами в подоле, — ответила она загадочно.

Глаза у женщин загорелись любопытством. Они остановились, ожидая…

— Да, — не спеша пояснила Хатун, — теперь наш Занды не один. Теперь у него будут расти помощники, два богатыря, и у девяти сестер будут крепкие щиты.

— Наконец-то, наконец-то! — заворковали женщины. — Пусть они станут вестниками еще десятерых братьев. Пусть займут силу у наших гор, быстроту и ловкость у горных рек, ясность у летнего неба, жар у солнца, а скромность и трудолюбие у своего отца.

— Баркала, сестры! — ответила с достоинством Хатун. — Пусть все получат то, чего им не хватает. Да пошлет аллах сыновей тем, у кого есть дочери, и дочерей тем, у кого сыновья! — С этими словами довольная и улыбающаяся Хатун пошла дальше. Весь ее вид говорил: «Вот какая у меня дочь! Она способна рожать и дочерей, самых красивых в ауле, и сыновей, которым не занимать мужества».

У ворот она увидела Занды и, замедлив шаг, важно приблизилась к нему.

— Очень рада, сын мой Занды, — торжественно начала Хатун, — что к твоей голове прибавились еще две мужские головы, а к двум рукам — еще четыре руки. До сих пор в нашем дворе вырастали только цветочки, а теперь — два ореховых дерева. Пусть корни этих деревьев крепко войдут в землю, а крона будет щедра плодами. Пусть они будут такими могучими, чтобы под каждой веткой могло отдохнуть с десяток человек.

— Неужели правда?! — воскликнул Занды, выслушав до конца эту речь.

И Хатун увидела, как прояснилось его мрачное лицо. Обычно оно было похоже на кусок скалы. А теперь сияло, словно склон горы в середине лета.

Занды вихрем взлетел по ступенькам в дом, сорвал с гвоздя винтовку и, выскочив во двор, дважды выстрелил в небо, крикнув при этом: «Сыновья мои!» — и ударом локтя он распахнул окно в комнату:

Сарыжат!

Сахружат!

Салыхат!

Салтанат!

Субханат!

Сарат!

Сапаргюль!

Сапинат!

Сугуржат!

Вставайте скорее, у вас появилось двое братьев!

Он поднялся на крышу и еще четыре раза выстрелил в небо.

Девочки, как стая ласточек, с криком вспорхнули на крышу. В белых ночных рубашонках, они окружили отца, сонные, еще не совсем понимая, что произошло.

Услышав «салют», на каждой крыше стали появляться люди. Они впервые видели своего бригадира таким веселым. Он радовался, как мальчишка. Со всех крыш звучали поздравления. Не прошло и получаса, как на белом крыльце дома Занды собрались гости. Бараньи туши были брошены в кипящий котел. Пенящаяся буза разливалась по глиняным балхарским кувшинам. Кисловато-сладкий запах жарящегося шашлыка, смешанный с запахом пекущегося хлеба, щекотал ноздри. Влажный голубоватый пар над котлами растворялся в дыме от кизяков.

К полудню даже в поле, которое в летний день так нуждается в рабочих руках, не осталось ни одного человека. Пусть простит их земля и не засчитает за пропавший этот день: ведь его ждали столько лет! Не каждый день рождаются сыновья, тем более у любимого бригадира.

А Занды действительно был любимым.