Косьбище

Интересно: двери все внутрь открываются. Я слышал, что это «наследие сталинизма»: чтобы при аресте очередного «врага народа» легче было двери вышибать. «Кухонные легенды» — двери открываются внутрь, потому что у нас снег идёт. И зимой — его много. Если входную дверь завалит — её потом изнутри не откроешь. И ворота — также. Чтобы улицу не перегораживать. Здесь улицы нет — лес кругом. Но всё равно. По обычаю.

«Русские мастера построили ЭТО без единого гвоздя». «Это» — хоть церковь на Соловках, хоть «Волшебный корабль» из киносказки. «Свидетельство великого мастерства русского народа». Таки — да. Великое мастерство — было. Как результат великой нищеты. Бедности из поколения в поколение. Не «безземелия» — земли на Руси много. Не «бескормицы» — бывали голодные годы, бывали и сытые. Но всегда, вплоть до Великой Отечественной, на Руси было постоянное «безжелезие». Нормальный русский крестьянин всегда наклонялся и поднимал на дороге любой кусок железа. И нёс его домой. Пока две огромные многомиллионные армии — германская и советская — не завалили эти места и половину России битым, рваным, ржавым, смертоносным железом.

«Ах, оно такое некрасивое! Ах, оно такое ржавое! Ах, оно такое… железное. Давайте как-нибудь без него». Без железа — можно. Будете дерево грызть зубами. Как бобры.

На заимке всё что висело — упало. Единственный успех в этой части — внешние ворота во двор удалось… нет, не закрыть. Просто свести створки до полуметра. А то нараспашку стояли. Дальше нужно снова вкапываться, срезать пласт земли под воротинами.

Мужички мои, после ужина из вчерашнего недоеденного и сегодня ещё не испортившегося, начали дружно зевать. Это мне, генномодифицированному, всё куда-то бежать хочется. А нормальным людям двух бессонных ночей вполне хватает. На ходу задрёмывают.

Сыграл общий отбой. Послушались. Молодец, Ванюша, тебя скоро и в прапорщики примут.

Народ мой попадал, а я никак угомонится не могу. Опять день впустую провёл — так косу в руки и не взял. От душегубов отбился, сам человека жизни лишил, целое селение под себя загрёб. А всё равно — день в пустую. «День — год кормит» — русская народная мудрость. И про покос — тоже. А я, вместо того чтобы «укакашивать» — укокошиваю. Попросту говоря — хренью мучаюсь.

Ноготок устроился в поварне. Я отвёл туда Сухана, указал где спать лечь. Здоровый мужик, с изъятой колдунами душой и соображалкой, а сворачивается как невинный ребёнок — калачиком. И сопит во сне — ну точно, как дитя малое. «Носики-курносики сопят». Зомбяка чумазая. А вместо Толкуновой тут я — попадун-наседка…

Заглянул в сарай, куда мы Кудряшка с женой кинули. Ну, не просто так кинули — привязали. Не сколько с тюремными целями, сколько с медицинскими. Человек в таком… после-операционном состоянии постоянно ковыряет свои раны. Даже не осознавая этого. Поэтому в клиниках всего мира после общего наркоза ручки пациента привязывают к койкам. А особенно — беглым и бойким:

«Тех, кто был особо боек,
Прикрутили к спинкам коек»

Лежит эта «сладкая парочка» и бредит. По-разному. Бабёнка больше стонет да охает. А вот сам Кудряшок гонит кусками довольно связный текст. В стиле вопросов ВВП при встречах с «капитанами российской индустрии»: адреса, пароли, явки…

«Знание — сила». Хочу быть сильным. «Хочу всё знать!»… И — про всех… Пришлось искать свой складень ученический. Четыре деревянных корытца, связанных через дырочки по левому краю тонким ремнём, — четыре вощённых странички. И писало — деревянная палочка, с одной стороны острая, с другой — плоская. Карандаш со стирашкой — средневековый аналог. Сижу — записываю.

Картинка прямо из учебника: «Посланец из будущего старательно конспектирует горячечный бред средневекового рецидивиста». Скажи кому — не поверят. Не верь. А жить хочешь? А «Русь» это «Святую» из курных изб вытащить хочешь? А денюжки на такие дела где возьмёшь? Церкви божии грабить пойдёшь или, всё-таки, лучше вот таких «крысюков» кудрявых по-растрясти?

Случилось так, что когда Третье отделение канцелярии Его Императорского Величества Николая Павловича вело расследование по делу «О лицах, певших в Москве пасквильные стихи» с участием в оном небезызвестных господ Герцена и Огарёва, то сей последний подвергнут был девятимесячному одиночному тюремному заключению. Где и приключилась с ним горячка. Дабы сей, подозреваемый в противугосударственных деяниях, господин не был лишён лечебной помощи, был приставлен к нему брат милосердия. Из сего же отделения. А дабы злоумышленник не умыслил побег или ещё какое злодеяние совершить, прикинувшись больным и ослабевшим, то был так же приставлен караульный солдат, коему пост был определён у дверей с ВНУТРЕННЕЙ стороны. В редкие минуты ослабления горячки и прекращения бреда, измученный и совершенно истощённый приступами господин Огарёв, открывая глаза, «видел пропитую морду одного стража — у двери, и «слушающий взгляд» другого — у ложа своего».

Вот таким «слушающим взглядом» я и работаю.