Косьбище

Обнаружив возникшее препятствие на пути своего, пусть и не партийного, но — съезда, этот кирпич с косичками сыграла целую пантомиму. Сначала приподняла подол и внимательно изучила визуально возникшее затруднение. Затем, ойкнув, резко прикрыла обнаружившееся зрелище тем же остатком подола, и, изобразив на лице крайнюю степень презрения с омерзением, осторожно, на цыпочках, стараясь ни к чему не прикасаться растопыренными руками, покинула «приют у восставшего альпиниста». Выражение отвращения и негодования, в сочетании с бурячной окраской, продержалось на её физиономии ещё два шага. Затем она отпустила растопыренный до этого подол — как бы ничего не задеть ненароком, развернулась, и, с рёвом, устремилась к ближайшей опушке.

Мда…всё-таки ещё ребёнок. Но уже женщина. Но ещё очень маленькая. А ты, Ванька, не забывай, что за совершение развратных действий с несовершеннолетними — нормально 8. И мало кто выходит. Конечно, есть у неё паспорт или право избирать и быть избранной — здесь никого не волнует. Поскольку ни того, ни другого на «Святой Руси» вообще ни у кого нет. И срок тебе не грозит. Для «Русской Правды» совращение несовершеннолетних — такого явления вообще нет. Иначе придётся посадить не только всех Рюриковичей, но и вообще — всю аристократию. Хоть на Востоке, хоть на Западе. А эта девчушка — твоя холопка, так что для тебя вообще ни в чём нет никаких ограничений.

«Всякая власть — развращает. Абсолютная власть — развращает абсолютно». Рабовладелец обладает абсолютной властью в отношении своих рабов. 400 лет русское дворянство обладало абсолютной властью над своими крепостными. Четыре века абсолютного разврата русской элиты.

До точки начала отсчёта, до Ивана Третьего ещё лет триста. Московская Русь, Московия иначе бы просто не выжила. Здесь ещё и Москвы нет — Кучково. Но зародыш уже есть — холопство на Руси было, есть и будет. Особый русский путь, знаете ли. «На всех московских есть особый отпечаток».

Как бы не оскотинится. В смысле: не «обмосковиться». Примерно такая же смесь отвращения, омерзения и презрения, только с существенно большей примесью страха, представлялась мне недавно, когда я сам с собою рассуждал о необходимости и неизбежности внушения ужаса окружающим. Как обязательного средства собственного выживания в этом мире. Ну вот и полюбовался, «Ванька страшный и ужасный». Как Гудвин. Только без зелёных очков и милых шуток провинциального балагана. Это не детская сказка про Элли и Тотошку. Это просто история моей России.

Может, прав был Марк Твен, когда описывал революцию как время справедливого взыскания долгов, когда «простонародье взыскивает с аристократии полной мерой: по капле голубой крови за каждую бочку пролитой своей»?

Ванька-рабовладелец. Испугал ребёнка. До отвращения. Её — к тебе. Себя — к самому себе. Ну и чего с этим делать? Чего-чего. Использовать. Применять «восставшего альпиниста»… лавинообразно. До полного успокоения. Хотя бы временного.

Мои уши ещё горели, когда я добрался до своей одежды, сложенной на краю покоса. Чарджи неторопливым шажком тоже прискакал. Убью наглую торкскую морду. Эта нахально-издевательская ухмылка. Взрослого, вполне одетого, вооружённого. Да ещё с высоты коня.

– Ты чего приехал?

– Красавицу твою привёз. Ты же о ней так заботишься. Я думаю — вах, надо сберечь этот нежный цветок будущих неземных услад для такого великого и грозного повелителя… косы. А то её там насиловать разложили.

– Что?! Кто?!

– Ха! Или ты не знаешь — нет на свете большего врага, чем человек одной с тобой крови.

Одной со мной крови? У меня тут нет родственников. Я же попадун-сирота. Чего он несёт? А вдруг и ещё какой мой современник сюда попал? Хоть поговорить с кем будет. A, черт тебя задери, Чарджи не знает, что Аким мне не отец.

– Аким?

– Нет, Аким с самого утра в Паучью весь потащился. Там мужики второй день друг другу бороды рвут. Кажется, уже и убили кого-то. Это ты здорово придумал им коней отдать. Перессорил смердов смертельно.

– Чарджи! Давай сначала. По порядку и медленно.

– Ха! У тебя полный двор народу — они тебе всё расскажут. Догоняй!

И ускакал. Нет, я всё-таки побью эту наглую торкскую морду. Но сначала выучусь ездить верхом. Как он ездит. Вот у него и выучусь. А потом побью. Чурка чучмековская. Потрясатель вселенной. Вот научусь на коне ездить — и сразу морду набью. Как только — так сразу.

Я махнул Сухану, подобрал одежду и косу, и мы отправились в сторону заимки. Почти бегом. Но уже отнюдь не вприпрыжку как утром. Испортили, гады, настроение. Предки недоделанные. Вечно у них какие-то проблемы. Только на покос настроился, и уже вот бегут. То пожар, то наводнение. То режут, то насилуют.

«Все бегут, бегут, бегут,
А он горит»

Да фиг с ним, со светофором. Пусть хоть синим пламенем. Но ведь нет здесь светофоров. Если здесь что-то горит, то называется — пожар. Это ж «Святая Русь» эз из. И я в этом во всём. И, сюда по эффекту моего присутствия, я уже не просто попаданец, это я уже целое… «Попандопуло».