Косьбище

Картинка чёрной, каркающей, клубящейся вороньей стаи с редкими вкрапления более светлых орлов, нацеливающейся на мой загривок… заставила ссутулиться, даже передёрнуть плечами. Многовато вас будет. У меня между плечей такой… взлётно-посадочной — нету. В картинке у тощего подростка постепенно разрастались и сгибались плечи, а на спине всё шире и выше вздымался насест для клювожадных пернатых.

«Работай, работай, работай:
Ты будешь с уродским горбом.
За долгой и честной работой,
За долгим и честным трудом».

Если бы не восемь веков разницы, если бы я здесь родился и вырос, если бы не знал вариантов… Если бы мир этот, эта «Святая Русь» была единственным виденным мною… согласился бы, принял это как радость, как счастье… и «Нет его краше».

А и фиг вам и нафиг! И факеншит уелбантуренный в карман! Раскудрить тебя, Иггдрасиль-дерево! Я тебе не попадун с бонусятником, я тебе пападец с загашником. А в загашнике у меня мысли. Мысли собственные, мысли выстраданные. Было дело, был повод, пришёлся случай сформулировать «принцип максимального мазохизма». А звучит он так: «наибольшую пользу приносит то занятие, которое в начале своём вызывает наибольшее раздражение».

Радость от мысли: во какие у меня принципы! — несколько утихла при разглядывании окружающей среды: ну и что тут вызывает у меня «наибольшее раздражение»?

Да вроде — пока ничего. Мы начали косить между двумя мысками леса навстречу солнцу. Теперь оно поднялось. На него было приятно смотреть сквозь закрытые веки. Почти закрытые ресницы превращали солнечный свет в переливающееся полотно на хрусталике глаза. Знаю, что это всё интерференция с дифракцией, а всё равно — красиво. Как переливающиеся, пляшущие по всему небу полотнища северного сияния. Только там, на северах, оно на небе. Далёкое и холодное. А здесь — вот оно. И — тёплое. Солнце, ещё не жаркое, не злое, очень приятно согревало подставленное лицо, мои руки на косе. Оттуда, с его стороны, с юго-востока, поддувал лёгкий ветерок. Когда вышли из ветровой тени от леса — стало хорошо чувствоваться. Тёплый, ласковый, несильный ветер, не только… литераторы говорят — «овевал разгорячённое лицо». Ну, пусть так. Главное — стало тепло и сдуло кровососущую мерзость. Я снял с себя всю одежду, сложил у края деревьев, подставил тело ветру и солнцу и пошёл на новую делянку.

Красота! Солнышко заливало меня теплом, нагревало кожу лучами. Вот похожу так пару дней по покосу, и будет загар не хуже средиземноморского. А под загаром моя самая главная примета — «шкурка серебряная» — не видна. Но загорать надо всем телом. Так что… несколько «маятниково» получается. Поскольку единственная тряпка — бандана на голове. Хорошо хоть плешь моя серебром не отсвечивает. Ничего, пусть болтается и вентилируется. На поворотах же не заносит. Главное, чтобы всякие мухи кусачие не прилетели и не покусали.

Сухана я оставил на той делянке, откуда начинали. Нормально у мужика получается. Моя школа. Но я всё равно посматриваю. Всё правильно — там ветра нет — походит одетым. А вообще это целая наука — чего на покос одевать. Вы будете смеяться, но исконно-посконная одежда оказывается самой правильной. Холщовая рубаха на выпуск без пояса, холщовые свободные штаны, чтобы нигде ничего не цеплялось и не тёрло — целый же день своё потное тело внутри одёжки крутишь, и высокие керзовые, «русские», сапоги. Все думают, что в России сапоги высокие — от грязи. И это правда. Но есть ещё мелочь — на покосе за коротенькое голенище, как не уворачивайся, а семена трав сыпятся. И там колются. Через шаг снимать да вытряхивать… Было время — мы на покос в керзачах и плавках выходили. Потом попали на лужок где трава… «вам по пояс будет». Пришлось штаны одевать. Щекотно.

Размеренный, однообразно-увлекательный ритм движения, почти не прерываемый оставшимися в траве на лугу корягами, под ярким солнечным светом и мягким теплом, успокаивал, снимал всякие волнения и переживания, создавал ощущение разумности, полезности, правильности делаемого на каждом шагу. Появилось время поднять глаза, посмотреть не на падающую срезаемую траву, не только на шаг вперёд. Можно поднять голову и осмотреть окрестности.

Ну вот, я же говорил — жить спокойно не дадут. Сильные — силой, слабые — слабостью. А малые — малостью. От леса по выкошенному месту во весь дух ко мне бежала Любава. Споткнулась и полетела носом. Ну, естественно, одежда у детей здесь на вырост. Как у американских зеков. Бегать в рубахе, которая будет до полу через два года… Хорошо, что не асфальт, а то вот так-то, со всего маха…

– Глава 86

Следом за Любавой из леса на коне выехал Чарджи. Или я дурак, или парень в поход собрался — у седла тул приторочен. «Кровожадные торки» вырыли топор войны, и весь местный «Вайоминг» срочно причёсывается — приводит свои скальпы к товарному виду?