Косьбы и судьбы

Буржуазная революция 1917 года, ещё самим Толстым, истинным выразителем «русской идеи», была предрасположена к социализму, куда и была с необходимостью перенаправлена большевиками, уж каким и насколько он мог быть в этих условиях.

Умалять подвиг народа, навязывая отрицание подлинности своего исторического пути, якобы подчинённостью чьей-то «злодейской» воле; слепо отрицать результат исторических достижений; замалчивать общемировое значение этого опыта – значит, выбивать из общечеловеческого ряда одну из главных опор необходимо грядущего мироустройства.

Можно подробно рассмотреть год за годом, месяц за месяцем невероятный темп послереволюционных преобразований. Очевидно, что там есть место государственному строительству, но о «социализме» не то, что нет речи, а наоборот, идёт только «речь», бесконечная речь без слова правды, которая заключается только в государственном строительстве безовсяких «измов». Да, и бухаринская конституция тоже есть декорация, что тут неочевидного?!

А та якобы правда критиков «левого» и «правого» толка есть ложь, ибо никакая другая задача и не могла быть решена. Можно сделать рывок экономически «руками», но невозможно получить просвещённые политические «головы» пропагандой.

Пропагандой можно возбудить к политике «массовые головы», но в них будет только продукт условий их старой жизни, с вытекающими последствиями вульгаризации идей (что и произошло). Политические просвещённые «головы» усваивают прогрессивные идеи только личным «кантианским» трудом.

Социализма не было, но созданная государственность, лишь внешне демократическая, по организации «общественная социализированная деспотия» – заслуженный продукт общественного труда. Он уравновесил, наконец, «цивилизованный» милитаризм «внутридемократичных» империалистов. (Технические термины – «ничего личного»).

Закономерно ли бесславное окончание СССР? Только потому, что была отодвинуто единственное определяющее условие.

Внешняя декларация социализма не имела никакого отношения к воплощению «русской идеи». Делать «во имя» не значит делать «именно это». Общество всё более удалялось по неверному пути, пока не остановилась в отчаянии у когда-то ненавистного «рыночного капитализма».

Когда же мечта свободного общинного труда, «русская идея», окончательно исчезла из виду? Как ни удивительно, есть год и месяц и число: «И. Сталин. Речь на первом съезде колхозников-ударников. 19 февраля 1933 г.»:

«мы должны добиться нового достижения…Он состоит в том, чтобы поднять колхозников, и бывших бедняков, и бывших середняков, – ещё выше. Он состоит в том, чтобы сделать всех колхозников зажиточными. Да, товарищи, зажиточными…».236

Всё. Ещё не были совершены все главные подвиги в «реальном времени», ещё впереди была военная победа во Второй мировой, космос и атом. Но всё это был лишь накат силами прежнего народа.

А разрушение страны уже началось. Идея зажиточности, личного достатка, как метафизической цели – разрушительна для русского духа. Можно ли это назвать преступлением? «Хуже – это ошибка». Но кто посмел бы сказать иное тем, кто только ещё боролся с голодом? Возможно ли совместить одновременное преодоление голода и массовое решение метафизической идеи всем населением России?

Разве с тех пор кто-либо желал иного? Понимал ли Сталин, что объявляет на многие жизни вперёд ложную цель? Следующие лозунги: от Хрущёвской «догнать и перегнать Америку» до Горбачёвской «жилище две тыщи», несли всё ту же ложную утилитарную цель.

Конечно, схема была сложнее: образованный слой искренно и неискренно отрабатывал «псевдокоммунитическую» идеологию. Но невозможно удержать общество на агитпропе той идеи, которой нет в большинстве народа.

Достаток русскому человеку необходим, как и любому другому, но вдруг выяснилось, что «счастливо богатый русский» в «массе» вокруг себя производит нравственное и материальное опустошение, сравнимое с военными разрушениями! Оказалось, что условием использования этого «счастья» является та мораль, которой никогда не было в народе. Мораль русского земледельца – с 90 %-ной вероятностью, предка этого счастливца (то о чём только вчера писали твёрдой, уверенной рукой: проихождение «рабоче-крестьянское») – общинная трудовая взаимопомощь. Никаких обязательств по организации порядка вокруг себя он передать не мог. И, наоборот, оставшись один, от страха «одиночества единоличника» переходит к паническому опустошению округи, не умея употребить закон для обустройства своей жизни – как жизни в обществе.

Самое невозможное положение с русским чиновником, вообще «управленцем», так эта необходимейшая деятельность совершенно оторвана от труда. Он не связан взаимной трудовой ответственностью ни с кем и не имеет «кантианского» сознания долга. Вороватость царского чиновника, не умеющего иначе составить себе состояния, превзойдена ограниченностью бывших крестьян, не «понимающих» далее своего подворья. Русская коррупция системна, страхом наказания может быть только придавлена и никогда не устранится самопроизвольно или призывами к морали.