Кощеевич и война

Хороший друг запретил бы вещуну жертвовать собой. Хороший правитель предпочёл бы советника вороне и взял бы на себя ответственность за сложное решение. Но Лис не был ни тем ни другим, поэтому сказал:

— Поступай как знаешь.

Вертопляс каркнул и улетел, а Лис ещё долго не находил себе места и гонял по кругу одни и те же мысли, пока его наконец не сморил спасительный сон.

Вот только со сновидениями опять не повезло.

* * *

Вертопляс сражался не на жизнь, а на смерть. Да не абы с кем: с самой Птицей-войной. Противница была раза в два крупнее, её черные перья лоснились, а отверстия глаз на черепе горели недобрым красным огнём.

— Вр-рёшь, не возьмёшь! — Вещун то и дело уклонялся от костяных когтей, но сам не нападал. Наверное, знал, что силы не равны.

Лис очень хотел ему помочь, но его, как назло, сковал сонный столбняк. Это когда всё видишь и слышишь, но пошевелиться не можешь.

— Врёшь, не пройдёшь. — Птица-война говорила, не раскрывая клюва, и голос её звучал гулко, как отзвуки набата.

Теперь до Лиса дошло: это не поединок. Вертопляс пытался облететь хищную тварь стороной, но та противилась. Но почему всё это происходит в его шатре? Нашли место…

— Ты не имеешь пр-рава! Пр-ропусти!

— Нет. Нет. Нет. — Каждый птичий крик отдавался в голове как удар колокола.

Улучив момент, Вертопляс пронырнул под острыми когтями, рванул вперёд и каркнул от разочарования, налетев на невидимую стену.

— Пр-роклятье!

«Напролом не выйдет, тут хитростью надо!» — хотел крикнуть Лис, но язык не слушался. А дышать становилось всё трудней. Что это? Неужели пожар?

И точно: крылья Птицы-войны вспыхнули огнём. В воздухе запахло гарью выжженных полей и сгоревших селений.

Вещун в ужасе шарахнулся в сторону и взмолился:

— Может, поговор-рим?! Почему ты не пр-ропускаешь меня к Смер-рти? А как же др-ревний уговор-р?

— Война стирает все былые уговоры. — Из раскрытого клюва вырвалась струя пламени.

До Лиса не достало, лишь лицо подрумянило. Если так пойдёт, его же тут запекут, как ягнёнка на вертеле. С хрустящей корочкой.

И он сделал первое, что пришло на ум: укусил себя за губу. Ой! Больно. Значит, не сон это вовсе? Зато оцепенение как рукой сняло.

— Эй ты, жар-птица недоделанная! — Лис рывком сел, стряхивая с покрывала пепел. — Чего разбушевалась? Не видишь, посланник к моей невесте летит, весточку несёт.

Война захлопнула клюв, сложила огненные крылья и уселась на стол. Клацая когтями, дошла до края и склонила голову набок, разглядывая княжича с недобрым любопытством. Он едва поборол желание нырнуть под одеяло и накрыться с головой.

— А я тебя знаю, — прогудела птица. — Ты тот, кто выпустил меня в этот раз.

— Я никого не выпускал!

— Ты просто не помнишь, как разломал мою клеть.

— Это был не я, а мой отец. А потом — Ратибор.

Лис закрыл уши ладонями, но обличающий голос продолжал звучать в голове:

— То были другие войны. А я — твоя от клюва и до последнего пёрышка. Благодаря тебе я стала такой сильной. Много крови, много пищи. Корми меня хорошо, княжич.

Страх только раззадоривал чудовище. Пришлось взять себя в руки, сделать глубокий вдох, потом выдох…

— Вообще-то я хотел завести канарейку. Ещё не поздно передумать?

— А ты забавный, — хмыкнула Война. — Теперь я, кажется, понимаю, что она в тебе нашла.

— Кто?

— Маренка. Ей всегда такие нравились. Дерзкие и весёлые.

— Ага, особенно Кощей. Вот уж кто весёлым был. Обхохочешься.

Лис вытер со лба пот и сажу.

— Иро-ония… — протянула птица. — Я понимаю. Ты просто не знаешь своего отца.

— Это я-то не знаю?

— Он продержался в женихах Маренки дольше всех. Самый жизнелюбивый.

— Хочешь сказать, чтобы быть суженым Смерти, нужно любить жизнь? — Лис поцокал языком. — Нехорошо как-то. Попахивает супружеской неверностью.

Он специально так сказал, чтобы позлить Войну, но та расхохоталась:

— Только Маренке не говори! Расстроится. У них с сестрицей старые счёты. Все, понимаешь, любят Жизнь, а Смерть никто не любит. Обидно ей.

Так вот, значит, почему Рена не хочет говорить о своей сестре. Что ж, её можно понять.

— Так уж и никто?

— Ну… вот ты, например, любишь? — Красный глаз подмигнул в темноте.

— Я — нет. — Врать было бессмысленно. — У меня же ледяное сердце. Я никого не люблю.

Птица-война расхохоталась. Не поверила, что ли?

— Эй, любовь-мор-рковь, вы пр-ро меня не забыли? — обиженно каркнул Вертопляс.

— Слыхала его? Пропусти! — Лис поражался собственной наглости, но во сне и не такое можно себе позволить.

— Накормишь меня, тогда пропущу.

— Зёрнышек насыпать? Это я могу.

Война покачала головой:

— Вроде большой, а такие глупости болтает. Дай мне ненависти, крови и страданий. Да побольше!

Лис внутренне содрогнулся. Но не он ли только сегодня говорил, что пойдёт до конца?

— Ты получишь, чего желаешь. Обещаю!

— Я запомнила твои слова, — кивнула Война, потом повернулась к Вертоплясу. — Можешь лететь к Маренке. Разрешаю.

— Благодар-рю! — Эти слова Вертопляса были обращены к Лису, конечно же.

А Птица-война взмыла под купол шатра и выпорхнула в отверстие для дыма. Но в воздухе ещё долго пахло гарью и палёными перьями.