Кошка и Токио

Из сна меня выдергивает будильник на смартфоне. Солнце вовсю светит в окно машины, так что я даже просыпаюсь в горячем поту. Спина ужасно ноет. Открыв бардачок, нащупываю баночку с таблетками. Непослушными спросонья пальцами открываю крышку, и с немалым трудом мне удается ухватить ими таблетку. Кладу ее на язык, чувствуя знакомую горечь. Запиваю остатками чая. Затем натягиваю чистую пару белых водительских перчаток, ровно надеваю фуражку, гляжу на себя в зеркало – все ли в порядке? – и наконец отправляюсь работать.

Когда я проезжаю мимо станции Уэно, мне голосует странного вида мужик лет эдак за тридцать. Волосы у него длинные и клочковатые, лицо небритое. Судя по одежде и наружности, это, скорее всего, какой-нибудь фабричный рабочий в выходной день. Он молча забирается в салон, и мы трогаемся с места.

– Куда ехать? – спрашиваю.

– В Акихабару, – бросает он, колюче глядя в окно.

Жилые кварталы снаружи то вьются длинными лентами, то обступают дорогу плотным роем. Солнце стоит высоко, и полуденный жар уже раскаляет асфальт. В воздухе кое-где колышется знойное марево. Стеклянные высотки Акихабары, этого «электрического района» Токио, отражают глубокую синеву неба. Окна серых бетонных коробок среди них – точно вкрапления белых облачков. Будь у меня с собой ручка, я бы это записал. Отцу бы наверняка понравилось.

Когда мы проезжаем мимо группки иностранных туристов на тротуаре, парень вдруг со злостью говорит:

– Мне кажется, или наш город и впрямь наводнили гайдзины[48]?

И щелкает костяшками пальцев.

Меня от звука передергивает.

– Ну да, меня наполняет гордостью…

– А мне от них блевать хочется, – перебивает он.

– Что вы говорите!

– Являются сюда, проявляют неуважение к нашей культуре. Они даже не говорят по-японски! – презрительно фыркает он.

– В самом деле?

– Приезжают сюда, попирают наши святыни, оскверняют наши храмы и могилы. Они не уважают ни нашу историю, ни нашу культуру. Они везде! Ходят по кабакам, пьют как не в себя, лапают наших женщин. Обращаются с нами как с недоумками.

– Прошу прощения, кьяку-сама[49]… Возможно, я что-то не так понял. Но мне казалось, они приезжают сюда как раз потому, что интересуются нашей культурой…

– Да ладно! Вы что, серьезно так считаете?! – Он издает горлом какой-то булькающий звук, будто я сейчас сморозил несусветную глупость. – Америкосы сбросили на нас ядерную бомбу, они выхолостили нас, заставили принять навязанный ими мир. Не наш мир, а их мир! И теперь мы просто стоим и тупо смотрим, как китайцы пытаются отжать у нас острова Сэнкаку[50], а корейцы – Такэсима[51]! Мы уже сделались посмешищем всей Азии, поскольку всем и каждому позволяем вытирать об нас ноги! Гайдзины не уважают ни Японию, ни нашу культуру. И меня от них просто тошнит!

«Что за чушь он несет?» – изумляюсь про себя. Но не могу же я высказать это клиенту!

– Понимаю, – единственное, что я могу сказать.

– Спасибо. Здесь я, пожалуй, выйду.

Я останавливаю такси, он расплачивается. Когда отсчитываю сдачу, мужик протягивает мне какую-то карточку:

– Вдруг заинтересуетесь.

Когда он уже уходит прочь, начинаю разглядывать карточку. На дешевой обтрепанной по краям бумажке напечатано: «Не будь одним из муравьев!» Это что еще такое? Может, «Йоку дантай», эта ультранационалистская группа? Гляжу в окно ему вслед и вижу, как парень скрывается в одном из заведений, где предлагают свои услуги девушки-иностранки. Помотав головой, пихаю карточку в маленький пакетик для мусора, что спрятан у меня в нише для ног.

В течение следующих нескольких часов я вожу туда-сюда самых разных пассажиров: компанию старшеклассниц, решивших закатиться в караоке; пару борцов сумо, под которыми машинка моя жалобно скрипнула и чуть даже просела сзади; одного любезного пожилого профессора с целой стопкой подержанной литературы, что он накупил себе по книжным лавкам в Дзимботё[52].

К заходу солнца я оказываюсь в районе Токийского вокзала. Здания бизнес-квартала Маруноути стремительно пустеют, когда рабочий день подходит к концу. Большинство работников посолиднее на этот день взяли отгул, чтобы от души принять на грудь под цветущими кронами. А вот служащие помоложе как раз в это время выбираются из офисов и спешат присоединиться к празднующим ханами.

Со стоянки такси возле Токийского вокзала я везу одного парня в Симбаси. Сдается мне, он хорошо поднабрался уже в поезде. Возможно, ездил на деловую встречу за город.

– Простите, не могли бы вы ехать чуть медленнее? – просит он, кашляя.

– Разумеется, сэр. Прошу извинить.

– Все в порядке, я просто… Я лишь…

– С вами все хорошо? – Я поспешно подруливаю к тротуару.

– Мне надо… – Он испускает рвотный позыв и закрывает рот ладонью.

Я выдергиваю из бокового кармана гигиенический пакет и как можно быстрее передаю ему. Беднягу рвет, я же смотрю пока в другую сторону. Слышу лишь, как жижа с силой разбрызгивается по бумажному днищу пакета. До ноздрей уже дошел запах кислятины, а потому я украдкой закрываю нос и приопускаю стекло на своей дверце.

– Простите, – произносит он наконец.