Кошка и Токио

– И что бы ты хотела?

– Хм-м… – Сатико задумалась. Она хотела бы взять безалкогольную газировку Ramune. Она обычно пила ее с отцом, когда в детстве тот водил ее на фестивали.

– Я бы взял пиво Asahi.

– Я тоже.

Она потянулась за кошельком, но Синго легким движением задвинул его обратно ей за пояс.

– Arigato gozaimasu[128], – склонила голову Сатико.

Заплатив за напитки, Синго поднес ей небольшую баночку пива. Оно было холодным и освежающим, и Сатико чувствовала, что к вечеру ее душа успела оттаять.

На улице устроили большое танцевальное шествие. Команды танцоров в одинаковых юкатах с счастливыми улыбками дефилировали в свете фонарей. К ним присоединялись прочие гуляющие – и молодые, и пожилые. В этот вечер праздник сплотил весь город в единое целое. Группа мужчин под радостные возгласы толпы пронесла по главной улице омикоси[129].

Повсюду играла музыка, слышался веселый смех, кое-где пускали фейерверки.

Сатико и Синго выпили еще по баночке пива и прогулялись по улицам, стараясь напитаться атмосферой праздника. Они немного поговорили, припоминая общих знакомых, обсуждая кафе, ресторанчики и прочие заведения, в которых им нравилось бывать. Синго окружал Сатико вниманием, и стоило ей поглядеть на какой-нибудь киоск с вкусностями или какими-нибудь сувенирными безделушками, он тут же доставал бумажник. Сатико отмахивалась ладошкой, давая понять, что в этом нет надобности, но Синго все равно шел к киоску и возвращался то с коробочкой ароматной лапши, то с цыпленком-караагэ на одноразовой тарелочке, то со стаканом колотого фруктового льда.

Когда они в какой-то момент посмотрели на часы и узнали, сколько времени, то Сатико немало удивилась, как быстро пролетел вечер. Молодежь большей частью уже разошлась, остались лишь несколько пожилых выпивох, что громко распевали песни по пути к караоке-бару, радостно друг друга обнимая.

– Я провожу тебя до дома, – вызвался Синго.

– Да не надо, Синго-сан, не беспокойся! Я вполне могу дойти сама.

– Нет, я тебя отведу. И меня это совсем не затруднит.

– Ты уверен, что тебе по пути?

– Не совсем, но я люблю ходить пешком. От почтовой службы у меня и ноги сильные, – улыбнулся он.

И все могло сложиться по-другому, если бы Синго не знал их городок так хорошо.

По главной улице они шли рядом, рука в руке. Синго взял ее за руку совершенно неожиданно, и Сатико не нашлась, как на это отреагировать. Она была уже слегка в подпитии, а потому не стала отнимать руки. Быть может, будь она полностью трезвой, то не позволила бы ему этого. Но получился такой чудесный вечер, и не хотелось ничем омрачать то состояние счастья, которым они оба прониклись на фестивале.

И то, как они шли за руку с Синго – он слева, а она справа, напомнило Сатико, как в юные годы они ходили на фестивали с отцом. До того как его сразила болезнь.

– Можно срезать путь тут, – внезапно сказал Синго и увел ее с центральной дороги.

– Ты уверен? – Сатико не смогла сразу сориентироваться в темноте.

– Ну да. Эта дорожка ведет мимо храма, и по ней намного быстрее, нежели по главной улице да через все перекрестки. Можешь мне поверить! Я каждое утро хожу по этим улицам – и даже в храм почту ношу! – приосанился он.

Дорожка, по которой они теперь шли, была узкой и темной. По одну ее сторону росли деревья, и бумажные фонари, развешанные на них ради праздника, делали дорогу немного светлее обычного и облегчали путь. В стационарных каменных фонарях давно не было ламп, и они стояли, подернутые каким-то зловещим зеленым мхом.

Когда они с Синго приблизились к храму, Сатико затаила дыхание.

Это место навеяло на нее печальные воспоминания.

И от них Сатико сделалось нехорошо.

Ведь это был тот самый храм?

Тот, куда она однажды пришла прошлой осенью, когда кроны деревьев подернулись багрянцем. Когда листья кленов стали такими же красными, как пятна крови на ее белье в течение многих дней после аборта… Она сходила в храм и оставила там фигурку Дзидзо, чтобы он оберегал ее мидзуко – «дитя воды», ее неродившегося ребенка. Удаленного из ее плоти мифепристоном и простагландином. Унесенного этой медикаментозной рекой без малейших шансов на выживание. Души детей, умерших раньше своих родителей, не могут пересечь мифическую реку Сандзу[130] и вынуждены оставаться в обиталище демонов, бесконечно складывая камни на берегу. В лавке при храме Сатико купила фигурку Дзидзо в красном чепчике и нагруднике и поставила ее рядом с сотнями других таких же маленьких статуэток, стоящих и лежащих на специальной полке в храме. Беспорядочно рассыпанных по ней, точно мертвые красные листья обступающих храм кленов в пору момидзи[131]. Каждая фигурка – за каждого неродившегося младенца в городе. Она вознесла молитву Дзидзо, прося божество хранить ее крохотного мидзуко в загробной жизни. И невольно задалась вопросом, будет ли Дзидзо соблюдать свой обет не достигать состояния Будды до тех пор, пока не опустеют преисподние.