— Если вас интересует мое мнение, — сказал он, — мнение не врача, а человека, максимум через два дня она не просто захочет видеть вас, она сама попросит послать за вами. Она захочет спрашивать. Захочет отвечать. Так уж они устроены! — Он наклонился вперед. — Сейчас, инспектор, я попробую вам объяснить, почему эти люди ведут себя именно так, а не иначе. Жизнь киноартиста — это непрерывный стресс, и, чем больший успех выпадает на его долю, тем сильнее стресс. Представьте на миг, что вся ваша жизнь, с утра до ночи, как на ладони Всему миру все о вас известно. А что такое съемки? Непрерывный и изнурительный труд! Приезжаете на съемочную площадку утром, садитесь и начинаете ждать. Скажем, эпизод в этот день небольшой, но режиссер чем-то недоволен, и его переснимают снова и снова. А до этого ведь еще бесконечные репетиции! А снимают картину частями — по эпизодам. В фильме-то все потом монтируют как надо, по порядку. Но во время съемки этого порядка нет и в помине. Могут снять сначала конец, потом серединку, потом эпизод, который будет раньше. Так что дело это изнурительное и нудное. В конце дня вы как выжатый лимон. Живут именитые актеры, конечно, в роскоши, вот вам успокоительное, вот ванны, какая хотите косметика, врач по первому зову. Они могут расслабляться на вечеринках, общаться, при желании, с народом, но вся их жизнь — как на ладони. Так что тихая и спокойная жизнь — это не для них. Они и расслабиться-то по-настоящему не могут.
— Понимаю, — сказал Дермут. — Да, я все это понимаю.
— И еще, — продолжал Гилкрист, — людям, которые ступили на эту стезю и которые как творческая личность чего-то стоят, обязательно присуще одно свойство: они — знаю по личному опыту — слишком чувствительны и уязвимы, их все время мучает чувство неуверенности. Жуткое состояние — все время в сомнениях: что тебе что-то не удается, не получается, что ты ни на что не способен. Говорят, актеры — народ тщеславный. Это неправда. Никакого самолюбования тут нет, а есть страх, который все время давит на тебя: а все ли у меня в порядке, а достаточно ли я хорош? Отсюда — необходимость в постоянном самоутверждении. Потребность в похвалах, поклонении, восхищении. Спросите Джейсона Радда. Он вам скажет то же самое. Им надо дать почувствовать, что предлагаемая задача им по плечу, что никто другой лучше с ней не справится, и терпеливо их все время подбадривать. И все равно они никогда в себе не уверены. И поэтому любой из них — это комок нервов. Сплошной комок нервов. И как ни странно, чем сильнее нервное напряжение, тем удачней у них получается роль.
— Интересно, — пробурчал Креддок. — Очень интересно. — После паузы он добавил: — Хотя мне не совсем понятно, зачем вы…
— Я хочу, чтобы вы поняли, что за человек Марина Грегг, — пояснил Морис Гилкрист. — Ее фильмы вы, конечно, видели.
— Актриса она замечательная. Просто замечательная. И личность, и собой хороша, и человек приятный.
— Да, конечно, — согласился Гилкрист, — но при этом ей приходится расходовать массу физических и душевных сил. В результате нервы ее вконец расшатаны… Физически крепкой ее не назовешь. А темперамент у нее… ну, просто вулкан — то впадает в отчаяние, то радуется, как малое дитя. И с этим она ничего поделать не может. Уж такая она есть. На ее долю выпало много страданий. В основном, конечно, по собственной вине, это факт, но не только. Ни в одном из своих браков она не была счастлива. Разве что в нынешнем… Сейчас она замужем за человеком, который ее просто боготворит и был влюблен в нее многие годы. Эта любовь для нее — настоящее спасение, в ней она находит радость и счастье. По крайней мере, в настоящий момент. Трудно сказать, долго ли это протянется. Вся трагедия в том, что ей присущи только два состояния. Либо ей кажется, что наконец-то она нашла себе вожделенное пристанище и что наступил момент, когда начнут сбываться все ее сказочные мечты, ничто больше не омрачит ее счастья, и небо всегда будет безоблачным. Либо она пребывает в растерзанных чувствах: дескать, жизнь окончательно разбита, любви и счастья никогда не было, нет и не будет. — Он сухо добавил: — Пришвартуйся она где-то посредине — и жить ей стало бы много легче. Но тогда бы мир потерял чудесную актрису.
Он умолк, но и Дермут Креддок ничего не говорил в ответ, пытаясь понять, с какой стати Морис Гилкрист так обстоятельно пытается рассказать ему об особенностях характера и жизни Марины Грегг? Между тем Гилкрист выжидательно смотрел на него. Словно убеждал задать какой-то вопрос. Интересно, какой именно? Медленно, как бы нащупывая почву под ногами, Дермут произнес:
— Эта трагедия на нее сильно подействовала?
— Да, — сказал Гилкрист. — Очень.
— Сильнее, чем можно было ожидать?
— Ну, это как посмотреть, — неопределенно ответил доктор.
— А как можно посмотреть?
— Надо выяснить, что именно на нее так подействовало.
— Ну, — Дермут продолжал нащупывать верный путь, — ее потрясла эта внезапная смерть во время приема.
Лицо собеседника, однако, осталось столь же бесстрастным.
— Или, — предположил Дермут, — тут нечто большее?