Кошка на раскаленной крыше

Папа. Да-да, во все тяжкие! Какого черта! Я спал с твоей матерью всю жизнь, лишь пять лет назад завязал, это, значит, мне шестьдесят уже было, а ей – пятьдесят восемь, и никогда она мне даже симпатична не была, никогда!

В холле уже некоторое время звонит телефон. Входит Мама.

Мама. Мужчины, неужели вы не слышите, как телефон надрывается? Я услыхала звон с галереи.

Папа. Ты могла пройти через любую из пяти других комнат, которые выходят на галерею с этой стороны. Зачем тебе понадобилось идти обязательно через эту?

Мама, сделав шаловливую гримасу, выбегает в холл.

Хм! Знаешь, когда Мама выходит из комнаты, я не могу вспомнить, как эта женщина выглядит, но, когда Мама возвращается в комнату, я вяжу, как она выглядит, и думаю: «Глаза бы мои на тебя не смотрели!» (Наклонясь вперед, хохочет над своей шуткой, пока хохот не отзывается болью в животе, и тогда он с гримасой выпрямляется. Его смех становится глухим, сдавленным, и он, с некоторым сомнением взглянув на свой стакан с виски, ставит его на стол.)

Брик тем временем поднялся и проковылял к дверям на галерею.

Эй! Куда это ты?

Брик. Выйду подышать.

Папа. Нет, погоди. Тебе, молодой человек, придется побыть здесь до окончания этого разговора.

Брик. Я думал, он окончен, Папа.

Папа. Он даже еще не начинался.

Брик. Значит, я ошибся. Прости. Я просто хотел подставить лицо ветерку с реки.

Папа. Включи вентилятор и садись-ка вот на этот стул.

Из холла доносится голос Мамы.

Голос Мамы. Ну и чудачка вы, мисс Салли! Никогда не знаешь, что вы выкинете в следующий раз, мисс Салли. Почему вы меня-то не попросили объяснить вам это?

Папа. Боже, она опять говорит с этой старой девой, моей сестрой.

Голос Мамы. Ну всего доброго, мисс Салли. Приезжайте к нам как-нибудь, да поскорее. Папа будет до смерти рад повидаться с вами! Хорошо, до свиданья, мисс Салли…

Слышно, как Мама вешает трубку и весело гогочет. Папа издает стон и закрывает уши руками.

Мама (появляясь на пороге). Представляешь, Папа, это снова звонила мисс Салли из Мемфиса! Знаешь, что она сделала? Позвонила своему мемфисскому врачу и заставила его растолковать ей, что такое этот спастический колит! Ха-ха-а-а! А теперь звонит мне, чтобы сказать, как ее обрадовало, что… Э! Пусти же меня!

Папа придерживал все это время полузакрытую дверь, не давая ей войти.

Папа. Нет, не пущу. Я же ясно сказал, чтобы ты не ходила взад и вперед через эту комнату. Давай-ка поворачивай и иди через какую-нибудь из остальных пяти.

Мама. Папа? Папа? О Папа! Ты же на самом деле не думал так, когда наговорил мне этих вещей, ведь правда?

Он плотно закрывает перед ее носом дверь, но она продолжает взывать.

Дорогой? Дорогой? Папа? Ты ведь не думал так, когда наговорил мне этих ужасных вещей? Я знаю, что ты так не думал. Я знаю, что в глубине души ты этого не думаешь… (По-детски причитающий голос обрывается со всхлипыванием, и слышны ее тяжелые удаляющиеся шаги.)

Брик снова направился было, опираясь на костыль, к дверям на галерею. Садится.

Папа. Оставить меня в покое – это все, о чем я прошу эту женщину. Но она никак не может примириться с мыслью, что она меня раздражает. Это оттого, что я слишком много лет спал с нею. Должен был бы давным-давно забастовать, но этой старухе, ей все было мало – а в постели-то я молодцом был… Не надо мне было столько своей силы на нее тратить… Говорят, природа отпускает мужчине определенное количество – столько-то раз, и все. Ну что же, сколько-то во мне еще осталось, сколько-то есть, и я подыщу себе женщину получше, чтобы потратить на нее остаток! Уж я подберу себе красотку первый сорт, сколько бы она ни стоила, я осыплю ее норковыми шубками! Ха-ха! Я раздену ее догола, и осыплю ее норками, и увешаю ее бриллиантами! Ха-ха! Раздену ее догола, увешаю бриллиантами, осыплю норками и буду валять ее до умопомрачения. Ха-ха-ха-ха!

Голос Мэй (за дверью, весело). Кто это там смеется?

Голос Гупера (там же). Это Папа там смеется?