Кошки-мышки (СИ)

Мартинес довольно расправляет плечи, поглядывая в сторону Минни, так и не добившейся никакого толка от ручки и уже мусолящей языком карандаш. Неужели она решила что-то ответить ему? Сказать, что хочет или что ей не нравится? Неужели вдруг захотела обсудить их отношения? Пообщаться, едва ли не впервые нормально, а не жестами, кивками, взглядами и прикосновениями. Что ж, даже интересно.

- Равные условия. Я твоя, но и ты – мой, - читает он вслух и не сдерживает смеха при виде выжидательного выражения лица, кажется, обидевшейся на его реакцию Минни. - Эй, детка, да не дуйся ты! Ну, равные, так равные, я же не против, красавица! А ты, никак, ревнуешь?

Ему снова сложно сдержать довольную усмешку – он уже успел забыть о своей ревности и наслаждается тем, что ревнуют его. Тем, что она ревнует, тем, что так самонадеянно заявляет свои права на него и, наконец, проявляет хоть какие-то эмоции. Одним только решительным кивком признается в том, что он что-то значит.

Уже спустя минуту она хитро улыбается, медленно касаясь указательным пальцем его цепочки и притягивая к себе. Так же неторопливо целует, и, кажется, видит все, все замечает и все понимает – эту свою странную, почти мистическую власть над ним. Он не знает, почему так хочет эту маленькую, чересчур худую и, в общем-то, совсем не в его вкусе девушку. Да и не думает – зачем? Когда можно откинуться на спинку дивана, забывая обо всем, кроме невесомого тела, устроившегося над ним, кроме белой, покрытой синяками от его прошлых неосторожных движений, кожи, кроме тонких губ со вкусом крови и ментола, кроме серых, потемневших глаз с расширенными зрачками.

И конечно, уже нет сил спрашивать себя, как она так умеет – заставлять вжиматься затылком в холодную стену, выдыхать сквозь зубы стон, комкать в повлажневших ладонях лежащее на диване одеяло, а потом касаться ее прохладных, таких угловатых и так плавно движущихся бедер, опуская сильным, резким рывком, управляя ею, словно послушной куклой. Его куклой. Его собственной.

***

Смешно, но перемены в Вудбери принесли с собой две женщины. Одна слишком белая, вторая – совершенно черная. Одна доверчивая, понимающе кивающая, светлая, уставшая, восторженно поглядывающая по сторонам. Вторая подозрительная, насмешливо ухмыляющаяся, темная, настороженная, задумчиво смотрящая на каждого. Такие разные. И обе – чужие.

Не обращая на них внимания, Мартинес только краем уха слушает возобновившиеся рассказы Мэрла о его младшем брате, который где-то там – несомненно – жив. Который, по словам Андреа, даже важным членом группы стал. Наверное, таким же, как и его старший брат – один из помощников лидера, помогающий тому выполнять всю черную работу. Дикий, неуправляемый, себе на уме – что бы там окружающим и даже, возможно, самому Блейку не казалось.

Мартинес с улыбкой отмечает интерес Филипа к Андреа и даже сочувствующе кивает моментально отлученной от губернаторского тела Роуэн. Неплохая первая леди из нее была – она не теряет лица, не слушает шепот за спиной, демонстративно не замечает торжествующих улыбок Дейзи и держится со всеми преувеличено вежливо и приветливо. Мартинес даже уважать ее начинает. Надо же. Не ожидал.

А впрочем, Блейк умеет выбирать себе постоянных женщин – ему нравятся сильные духом, знающие себе цену, и даже умные. Интересно, он настолько уверен в себе? Или где-то в чем-то самоутверждается за их счет? За счет того, что такие рядом? Хотя они ведь все – приходят сами. Ведутся на что-то. Природный магнетизм, что ли? Неуловимый флер опасности, исходящей от Губернатора, которого они все видят милым, разумным правителем, а не тем, кем он является на самом деле. Хотя кем же он является? Мартинес не знает. Но иногда кажется, что безумцем.

Который все же зря доверял Диксону. Отпустившему Мишонн, привезшему сюда чужаков, за которыми пришли еще люди, сбежавшему со своим совсем диким на вид братом. А теперь город постоянно в напряжении – жители знают не обо всем, но Блейк все чаще и чаще говорит о войне, проверяет бойцов, осматривает оружие и строит планы, запираясь с Мартинесом и Шупертом в кабинете. А его новая любовница Андреа ничего не понимает – только мечется между тюрьмой и городом, пытаясь что-то решить. Но пока договаривается только о завтрашних переговорах на нейтральной территории. Исход которых предрешен – что бы ни ответили чужаки, Губернатор уже не откажется от своей идеи – он перебьет их, как слепых котят. Когда наиграется.

- Эй, красавица, встречай! - открывает Мартинес давно уже выданным ему ключом дверь квартиры Минни и не сдерживает улыбки при виде ее виновато округлившихся глаз.

Она торопливо поднимается с кресла, но предельно осторожно откладывает в сторону книжку, и спешит на кухню, растерянно оглядываясь. Как всегда, забыла обо всем и потеряла счет времени. И это совсем не злит и не раздражает – Мартинес готовит гораздо лучше ее. А может быть, это ее хитрость? Этот округленный рот и виноватый вид? И она давно уже поняла, что он только рассмеется и перекусит чем-то, не требующим готовки. Или же сам сделает ужин.