«Все началось в сентябре, когда заболел первый ребенок. Юля была дочкой Ирины и Захара, сапожника. В том году ей исполнилось четыре года. Спустя неделю заболела их старшая дочь, Катя. Ей было шесть лет. В первых числах октября сестер похоронили.
Никто не мог понять, от чего наступила смерть. Люди говорили, в Краснодар надо было везти, там бы врачи разобрались. Потом, когда заболел сын Аркадия и Елены Игнатовых, они первым делом отвезли его в город. Да только все бесполезно. Семилетний Витя умер в больнице, без диагноза. Обратно родители привезли маленький гроб.
Уже тогда кое-кто начал говорить, что здесь не обошлось без Марии. Женщина она была странная, тут уж спору нет. Молчаливая, гордая и нелюдимая. Глаза у нее были голубого цвета, а взгляд – внимательный и холодный. Бывало, посмотрит на тебя, и как-то нехорошо на душе становится. Одним словом, все ее в Тупике ведьмой считали. Даже мужики, хоть и смеялись над глупыми бабскими суевериями, а все же старались Марию стороной обходить. Мать ее, Полина, тоже, говорят, ведьмой была. В войну предсказывала, чей муж с фронта вернется, а чей нет. Ни разу, говорят, не ошиблась. Сама она тоже в войну овдовела, и в сорок девятом снова замуж вышла, за тракториста Андрея Беднякова. В том же году и родилась Маша. Андрей тогда на радостях напился и вздумал на тракторе покататься. Дело зимой было, он на речку выехал и под лед провалился. Одним словом, росла Мария без отца. А мать ее, Полина, умерла пятнадцать лет назад и, говорят, передала все свои знания дочери. Сама-то Мария замужем никогда не была, а Варю родила в девятнадцать лет неизвестно от кого.
Дети продолжали умирать, и по селу поползли нехорошие слухи. Вроде бы кто-то видел, как Мария возвращалась ночью с кладбища, другие утверждали, что она, как стемнеет, ходит по улицам и заглядывает в окна. Куда заглянет, там вскоре кто-нибудь заболеет.
Каждую неделю в поселке кого-нибудь хоронили. Люди стали говорить, что, не иначе, Мария сильно задолжала черту и теперь расплачивается невинными душами.
А в декабре произошло событие, которое по-настоящему взбудоражило народ. Захар, тот самый сапожник, дочери которого стали первыми жертвами мора, пустил по деревне странный слух. Якобы он проснулся ночью от подозрительного шума. Что-то неладное творилось в хлеву за стеной, где Захар держал двух своих коров. Решив, что это могут оказаться воры, он разбудил жену и, прихватив топор, отправился проверить, все ли в порядке. Засветив по дороге фонарь, он подкрался к сараю и распахнул дверь.
Грабителей внутри не было. Все оказалось куда страшнее – возле одной из коров сидела большая черная собака и пила молоко. Появление человека совсем ее не испугало. Она оставила вымя и повернула морду в сторону двери. Тут Захар заметил, что глаза у нее горят, словно угли. Он закричал, кинул в чудовище топор и побежал прочь. За его спиной раздался вой и как будто бы человеческий крик. Он вернулся в дом, запер дверь и только утром решился снова заглянуть в сарай. Корова, у которой собака пила молоко, околела. Солома вокруг была залита кровью, и там же Захар нашел четыре отрубленных человеческих пальца. По его словам, он закопал их на кладбище.
На другой день бабы заприметили Марию у колодца с перевязанной правой рукой. На вопрос, что случилось, она ответила коротко и ясно: «Отрубила пальцы, когда дрова колола». И все же было непонятно, каким образом она покалечила правую руку, если в ней обычно держат топор. Тем более что Мария не была левшой.
Конечно, все это могло быть цепью случайных совпадений, но к этому моменту люди были готовы поверить во что угодно, даже в оборотней.
Весь декабрь Мария почти не показывалась на улицах Тупика. А дети продолжали умирать. При этом Варю, дочь Марии, мор обходил стороной.
Развязка наступила вчера, тридцать первого декабря. Люди собрались в церкви послушать проповедь отца Афанасия. Он говорил о том, что нужно бороться с нечистой силой, но в его словах чувствовался двойной смысл. Среди прихожан было заметно напряжение. Когда проповедь закончилась, люди покинули церковь, но отчего-то не спешили расходиться. Женщины вполголоса переговаривались, словно что-то решали. На свою беду, через площадь в это время шла Мария. Кто-то окликнул ее, и она остановилась.
– Ты зачем детей наших губишь, ведьма?
Кажется, это крикнула Ирина, жена сапожника.
Мария ничего не ответила и хотела уйти, но бабы окружили ее. Я видел это с порога церкви, рядом со мной стоял отец Афанасий. Сейчас мне кажется, он знал обо всем заранее. Мужики толпились в стороне и, похоже, не собирались вмешиваться.
В Марию полетел первый камень, по разбитому лицу потекла кровь. Стало ясно, что расправа спланирована заранее – у всех, кто в ней участвовал, имелся достаточный запас камней. Довольно скоро ноги у Марии подкосились, и она упала на колени. Это было страшное зрелище. Снег вокруг нее, изрытый камнями, заливала кровь, лицо распухло. Избиение ненадолго прекратилось, и тогда она выкрикнула: «Будьте вы все прокляты! Вы и ваши дети с внуками! Все вы будете гореть в аду!»
Этими словами она подписала себе смертный приговор. Женщины избивали ее безжалостно, с холодной яростью, пока она не упала на снег и не затихла. Когда все закончилось, мужики подняли мертвое тело и унесли его за околицу».