Кошмары Грейнджер (ЛП)

Двумя пальцами она проскользнула внутрь, надавливая вниз и в сторону, пока пронзительная острая боль не охватила ее, вызывая стон и нервный импульс.

— Я ранил тебя во второй раз?

— Ты так быстро заводишься….

Гермиона выдернула пальцы. Она свела ноги вместе и схватилась за кончик косы, игнорируя слабый запах крови, который, казалось, стал ее постоянным спутником.

Этим вечером Гермиона бешено пиналась ногами и рычала сквозь стиснутые зубы, когда Долохов придавил ее к кровати. Когда она почувствовала, как ее льняная сорочка сбилась на ее талии, она посмотрела на небо и представила как разбиваются окна, так что стекло посыпается вниз.

«Стоп, — подумала она, — Осколки стекла»

Он с силой развел ее колени в стороны и надавил своими коленями на внутреннюю сторону ее бедер, отчего она сдавленно застонала. Руками он дотянулся до ее ног и раздвинул в стороны складки, ей не нужно было смотреть на него, она чувствовала его взгляд там, где ощущалась уже пульсирующая боль.

Ее ноздри раздулись от злобы, и чувство презрения поднималось в ней. Она ожидала его ярости — Круциатуса, удушения, чего-нибудь — но тишина поселила в ней ощущение нервозности.

— Как предсказуемо.

Предсказуемо? Я уже делала это раньше?

Он вполголоса произнес заклинание и тянущее ощущение растеклось вдоль ее прохода, пока боль от разорванной девственной плевы не исчезла, когда она была снова восстановлена. Палец прошелся по ней, и Гермиона вывернулась в яростной попытке отбиться.

— Убери свои омерзительные руки прочь!

— Это, — подчеркнул он, — мое. Тебе не стоит трогать то, что тебе не принадлежит.

Гермиона одарила его яростным негодующим взглядом, пока еще могла, но он никак на это не прореагировал. Вместо это, он какое-то время выглядел задумчивым.

— Позволь мне научить тебя кое-чему о тебе.

По мановению его палочки, она снова была парализована.

Он встал и разделся — полностью — это было как видеть его в первый раз снова. Сначала мантия, потом рубашка и брюки, пока он не стоял перед кроватью будто голый зверь. Черные волосы. Белый шрам, который тянулся вдоль его тела. Широкие руки, держащие одежду. И эрекция, на которую Гермиона отказывалась смотреть.

Когда он взобрался на нее и разместился между ее ног, его плечи закрывали свет сверху. Он прижал свое горячее тело к ее, зарывшись лицом в ее шею, и его крупные размеры напротив ее выпирающих ребер были удушающими.

— Гермиона, — выдохнул он.

Ее живот сжался. Нет, нет, нет, нет.

Минуту он дышал в ложбинку на ее шее.

— Дети появляются от насилия или от страсти.

Она начала задыхаться, когда он оставил поцелуй на ее горле.

Блокируй его. Игнорируй его.

— Очень необычно, что ты боишься моих ласк больше, чем насилия.

Он прикусил ее ключицу, и его пальцы вырисовывали линии на ее ребрах, двигаясь все ниже. Его голос с акцентом немного подрагивал и это было куда хуже, чем когда он был спокойным. — Представь мое удивление. Представь мою радость.

Он приставил свой член ко шву между ее складок и задвигал бедрами. Она чувствовала пульсацию на своем животе.

— Ты интересовалась своими предками? — прошептал он чуть ниже ушной раковины. Будто бы он был любовником. — Как мужчины брали женщин? Как те щедро давали детей в ответ?

Он скользил головкой члена вверх и вниз по ее складкам и смотрел на нее внимательно, она закрыла глаза.

— Ходили слухи, что мать Гриндевальда не хотела его, а Темного Лорда не хотел отец. Такие прекрасные жертвы, чтобы создать мощную магию.

Он толкнулся в нее до предела и жестко прижался к шейке матки. Она зарыдала в агонии.

- Я знаю. Я знаю, - он поглаживал ее клитор между томными, медленными толчками, которые пронзали ее, но она ничего не могла поделать. Все горело и болело как обычно, но та фамильярность и интимность, с которой он к ней обращался, заставляла ее чувствовать себя отвратительно. Она пришла к нему из безопасного коттеджа. К этому. И теперь он привел ее к себе.

Она уже почти рыдала, и он мягко поцеловал слезу не ее щеке.

- Муки ведьмы – это удовольствие мага и сила ребенка.

Он тяжело дышал, шепча ей на ухо, и – она осознала – терял контроль. Его бесстрастная точность исчезла, и на место ей пришел жадный голод. Он дышал сбивчиво и дрожал, и не казался расчетливым, его пальцы подергивались.

Она может это использовать. Была ли это интимность или ее страдания, но что-то заставило его потерять осмотрительность.

- Я сделаю тебя матерью.

Могла ли она спровоцировать его? Она подавила всхлип и заставила себя сглотнуть.

- Нет, - сказала она, почти прошептала, - Пожалуйста, нет.

Он перешел на русский. Его руки больше не просто придавливали ее, они обернулись вокруг ее парализованного тела и держали жадно, пока он толкался в нее. Его шепот на ее коже звучал как молитва, и его глаза почти расфокусировались. Его пальцы скользнули к ее пояснице, и он прижал ее к себе.