Кошмары Грейнджер (ЛП)

– Ты просто загляденье, – сказал он. Она обхватила себя руками, посмотрев на него. Его глаза снова остановились на ее бедрах, покрытых кровью. Ей нужно помыться, но она отказывалась испытывать стыд, стоя вот так перед ним. Если это была еще одна попытка унижения, которую он придумал, ее реакция будет худшим, что он получит от нее.

– Каждый важный день в своей жизни ты будешь истекать кровью вот так….

– Ты реально помешанный, – парировала она.

– … но тебе нет нужды испытывать боль. Ты будешь принимать настойку первоцвета, пока не восстановишься, – он сверлил ее глазами. Она не стала отвечать ему, и он трансгрессировал с хлопком.

Она так и стояла, голая, страстно желая сходить в душ в своей квартире в Лондоне или хотя бы в бассейн в коттедже «Ракушка». Что угодно, только не та когтистая ванна снова.

Его не было по меньшей мере около часа, но ей было все равно. Кровотечение было движением вперед, но вечность ожидания в тишине круглой тюрьмы превратилась в рутину. В конце концов, тишине придет конец от звука трансгрессии снаружи или от черных, жутких деревьев, закручивающихся над головой. Но у нее вошло в привычку медитировать, двигаться и, наконец, пытаться делать разминку в небольшом пространстве, в котором она находилась.

Когда он вернулся, он оставил четыре вещи у кровати. Зелье, новое льняное платье, комплект нижнего белья, который был зачарован на самоочищение и новый комплект постельного белья.

Он заставил ее одеться после ванны (ванны… ее кожа съежилась, ей нужен душ) и выпить зелье.

– Что еще в нем? – спросила она, выпивая его одним глотком. Вкус отличался от обычной настойки первоцвета, кроме того, помимо маслянистости, у зелья был резкий кислый привкус.

– Кое-что, что помогает ведьме зачать быстрее. И поспособствует рождению мальчика, – он посмотрел на нее оценивающим взглядом, – Для рода лучше, чтобы старшим был мальчик. Проще нести ношу, которая лежит на плечах волшебников.

«Конечно, он сделал это», – бесцветно подумала Гермиона. Она ожидала худшего. Если честно.

Хлоп!

Звук хлопка трансгрессии был едва слышимым, но Долохов так и не появился. Гермиона притихла, держа в руках пустой флакон из-под зелья. Снаружи трансгрессировал не Долохов. Ее горло сжалось. Снаружи не Долохов. Это может быть Гарри.

Каждая деталь имеет значение, Гермиона. Так сказал Гарри, звуча как истинный мракоборец, рассматривая ее с горячим участием. Он бы не сдался, даже если сдастся Министерство. Ее мысли стремительно проносились в голове. Если бы она узнала, что он действительно был здесь, и нашла бы способ как заполучить палочку Долохова…

– Я позову тебя вечером, – сообщил Долохов. Взмахом его палочки, кровать была расстелена. Она какое-то мгновение оставалась неподвижной, пытаясь скрыть трепещущую надежду, зародившуюся в ней, – Отдохни и оставайся в постели.

Она усмехнулась и шепотом произнесла:

– Я спала достаточно. Ты не можешь заставить меня лежать в постели днями.

– Есть и другие места, где я могу кончить в тебя, ведьма, – парировал он, – И тебе это не понравится. Так что ты будешь лежать в постели, пока я тебя не позову.

Страх охватил Гермиону и она сглотнула, смотря на кровать. Он принес новое одеяло, с вышитыми на нем гиппогриффами, и оно выглядело так, будто его сделала его мать. Когда она опустилась на простыни, мысль о его матери заставила ее замереть.

– Твоя мать… – начала Гермиона, но запнулась.

Он на секунду наклонил голову. Она смотрела вверх, лежа головой на подушке. Ветер расшатывал ветки, рассекающие небосвод, и одинокая птица пролетела мимо в абсолютной тишине.

– Да?

Она передумала, у нее пропал интерес к тому, было ли это одеяло сделано его матерью или нет.

– Она бы испытала отвращение от этого.

– Полагаю, что да. Она была похожа на тебя, – он наклонился вперед и обхватил кончик ее косы, она дернула головой в сторону.

– Она убила твоего отца?

Он посмотрел на нее почти нежно, и уголок его рта поднялся в усмешке:

– Она умерла, рожая третьего ребенка там, где ты сейчас лежишь.

– Значит, вот как ты к этому пришел? По опыту пойманной, изнасилованной женщины и закопанной, когда она уже была бесполезна?

– Закопанной? – он изогнул бровь. – Она была скормлена фестралам.

Спокойный тон его голоса поразил ее до глубины души, и внутри нее закрутилась ярость:

– Я убью все, что ты засунешь в меня.

– Если бы это было так просто, все это было бы бесполезно.

Он прошел по периметру ее тюрьмы, проверяя каждый предмет мебели, каждый камень, будто это было совершенно обычное утро.

– Все, что мне требуется от тебя, располагается у тебя между ног, и я могу стереть твою язвительность. Однако это будет такой жалостью, – он проверил ванную комнату, потом вернулся обратно. – Твоя ненависть действительно прелестна.

Он подошел к кровати в последний раз и склонился над ней, смотря спокойным взглядом. Все еще совершенно умиротворенный.

– Если ты действительно навредишь моего ребенку, я сотру кусочки тебя. Ты будешь умирать частями. Например, так.

Он вскинул палочку, и она в панике оттолкнула одеяло.

– Обливейт.