Развернувшись, точно ужаленный, Уоллес едва смог узнать звероподобную женщину, остановившуюся за его креслом. Нет, быть не может… откуда здесь взяться Абите? Но в следующий миг, разглядев ее раздвоенные копыта, он понял, осознал: перед ним ее настоящая сущность, ведьма в истинном, подлинном виде.
Взглянув на абордажную саблю в ее руке, Уоллес схватил острый столовый нож, которым в доме резали мясо, бросился на Абиту, однако она оказалась проворнее. Шаг в сторону – и Уоллес, увлекаемый собственным весом, ничком рухнул на пол, выронив нож, а прежде чем успел подняться хоть на колени, ведьма с нечеловеческой быстротой – раз-раз, раз-раз – полоснула саблей сперва по одной ноге, а затем и по другой. С каждым ударом клинок все глубже впивался в плоть, рассекая мускулы и сухожилия под коленями.
Уоллес взвыл, попробовал откатиться в сторону, и тут копыто ведьмы обрушилось сверху на его локоть. Ужасающий хруст – и сломанная рука бесполезной обузой повисла вдоль тела. В отчаянии Уоллес потянулся к ножу, но жуткое раздвоенное копыто, круша кости, дробя суставы, приземлилось на распластанную по полу ладонь, и еще раз, и еще, и еще, пока кисть руки не превратилась в бесформенное кровавое месиво.
По сути, лишившийся и рук и ног, не в силах даже уползти, Уоллес протяжно взвизгнул, завыл, зарыдал, и сквозь слезы увидел его – зверя, самого Дьявола, неторопливо входящего в дом с томагавком в руке. Переступив через него, Дьявол подхватил козью ногу, уселся за стол и принялся увлеченно обгладывать мясо с кости.
Энн заслонила собою Черити, но Черити по-прежнему задыхалась, хрипела, лицо ее синело просто-таки на глазах. Абита безмятежно двинулась к ней.
– Не надо! – взмолилась Энн. – Пожалуйста, не трогай дочь!
Одним ударом отшвырнув ее в сторону, Абита схватила Черити за горло.
– Ты – лгунья, Черити Уильямс, – прошипела она и, точно клещами, защемила когтистыми пальцами язык Черити. С языка тут же закапала кровь. – Не вырвать ли твой лживый язык с корнем?
– Умоляю, не надо! – крикнула Энн.
Глубоко сунув пальцы свободной руки Черити в рот, Абита извлекла из ее горла и отбросила за спину крупного жука.
Черити громко ахнула, закашлялась, поперхнувшись хлынувшим в легкие воздухом.
Абита толкнула ее к стене, и Черити, держась за горло, с трудом переводя дух, сползла на пол.
Беспомощному, Уоллесу оставалось только одно: смотреть, как Абита направляет на Черити острие сабли.
– Дьявол пришел за тем, что ему причитается, – объявила она.
Энн, на четвереньках подобравшись к девочке, обняла дочь, прижала к груди.
– Не надо! Хватит, не надо! Умоляю, не надо!
Абита указала на Самсона.
– Смотри, Черити. Смотри, кого привела к вам в дом твоя ложь.
Черити зарыдала.
– Сегодня я не стану убивать тебя, детка. Так было бы слишком просто.
С этим Абита приставила острие сабли ко лбу девочки и, не торопясь, взрезала кожу.
Черити завизжала, однако Абита все так же неспешно перечеркнула ее лоб вторым глубоким порезом, соединив обе линии в кровавое «Л».
– «Л» означает «лгунья». «Лицемерная лгунья».
Черити заскулила. Струйки крови со лба девчонки потекли по щекам, смешиваясь со слезами.
– Ну, а теперь живи дальше и знай, помни, что ждет тебя в конце жизни. Этот шрам каждый день будет напоминать: прощения тебе, детка, не будет. Сам Дьявол, сам старина Косиног уже числит тебя в своих подданных. Не веришь мне, спроси его самого, – предложила Абита, кивнув на Самсона.
Самсон на минутку прекратил жевать и довольно осклабился.
– Да, да, детка, ты уже моя.
– Нет, – пролепетала Черити сквозь слезы. – Отец, мать… спасите,
– Спасения тебе нет, Черити Уильямс. Ты обречена. А теперь убирайтесь отсюда, обе! – велела Абита, плашмя ударив об одну из опор потолочных балок клинком сабли, отчего клинок зазвенел, словно гонг. – Повторять не стану.
Энн с дочерью поспешно, путаясь в юбках, поднялись на ноги и бросились к двери. Обе так торопились сбежать, что не постеснялись перепрыгнуть прямо через Уоллеса, лежавшего на пути.
– Постойте! – крикнул Уоллес им вслед. – Постойте, не оставляйте меня здесь! Прошу вас… не бросайте меня!
Но, как ни кричал он, как ни вопил, жена и дочь его пулей вылетели за порог, и, сумев выглянуть в проем двери, Уоллес увидел бы, что обе мчатся прочь со всех ног, без оглядки.
Абита, обойдя его кругом, сняла с одной из полок горшочек меда и глубоко о чем-то задумалась. Что у нее на уме? Об этом Уоллес не осмеливался даже гадать.
– Абита… послушай, – запинаясь от рвущихся из груди стонов, заговорил он. – Что угодно… все, о чем… ни попросишь. Во всем… во всем… принародно покаюсь. Поклянусь, что все это ложь. Признаюсь, что дочь… заставил солгать. Что хочешь… что хочешь… все сделаю…