День близился к концу. Заходящее солнце окрасило небо ярко-оранжевым. Пристроившись на обугленном остове крыши хлева, Самсон наблюдал за Абитой, с самого утра, не покладая рук, срезавшей с ограды полные меда соты и таскавшей их в дом.
–
Прикрыв глаза, Самсон в сотый раз пережил заново тот миг, когда услышал это имя впервые. Как он был потрясен… Казалось, оно жжет огнем. Казалось, сознание Самсона вот-вот разорвется надвое. И пауки. Пауки снова с ним… Сомкнув веки, Самсон видел их, видел самым краешком глаза, видел мохнатых крохотных тварей, что приносили с собой нестерпимую боль в голове.
– Оставьте меня, – прорычал Самсон.
Из-за дома показались Небо с Ручьем. При виде Самсона обоим сделалось весьма неуютно. Что же они от него скрывают?
Отнеся в дом очередную охапку срезанных сот, Абита ополоснула липкие руки в поилке для кур, принялась что-то подсчитывать, загибая палец за пальцем, заулыбалась.
– Самсон, я сочла все, что унесено в дом. Там больше, чем повозка выдержит! Помнится, Эдвард выручил по полной нити – самое меньшее, по девяносто шесть бусин – за фунт, и это ведь в прошлом году, а с тех пор, я слышала, цена выросла больше, чем вдвое. Понимаешь, что это значит, Самсон? Понимаешь? Это значит, пускай Уоллес облизнется и идет лесом: ферма теперь моя!
Захохотав, заухав, Абита бесшабашно улыбнулась, подхватила оставленную у изгороди метлу, отломила от черенка позабытый кусочек сот, отправила его в рот, громко причмокнула и закружилась с обнимку с метлой, будто в танце. Кружилась она до упаду, а после так и осталась лежать в траве, заливаясь усталым, однако ликующим смехом.
Видя ее воодушевление, ее кураж, Самсон почувствовал тянущееся к ней волшебство, почувствовал прочность уз, связавших Абиту с волшебной силой, растущей, крепнущей в ней на глазах. Смежив веки, он припал к ее волшебству, стараясь отворить с его помощью последние воспоминания, но все впустую: из глубин памяти снова и снова всплывали искаженные ужасом лица пекотов.
–
«Неужто я – вправду дух смерти? Неужто я…»
Лежа в траве, Абита подняла взгляд и не на шутку встревожилась. Самсон был мрачен, как туча.
«Ты так помог мне, Самсон. Столькое для меня сделал. Как жаль, что я не могу помочь тебе…»
Рука, незаметно, словно сама собой оказавшись в кармане передника, нащупала ожерелье из волосяных колечек: теперь Абита не расставалась с ним ни на минуту.
«Ах, мать, если бы ты была рядом! Уж ты-то не растерялась бы. Ты непременно придумала бы, как помочь его горю».
Над головой зажужжала пчела. Абита негромко, не разжимая губ, подхватила ее песню, позвала пчелку к себе, и несказанно обрадовалась, когда та, покружив у ее лица, уселась прямо ей на нос, на самый кончик. Подобное единение казалось настоящим дивом: конечно, разговором такое не назовешь, однако желания и чувства Абиты пчелы вполне понимали, и это внушало неповторимое, ни на что не похожее ощущение единства с самой природой.
Осторожно сдув пчелу с кончика носа, Абита села. Сгущались сумерки, а еще ей требовалось сходить по малой нужде. Поднявшись на ноги, она застонала от ломоты в натруженной пояснице, обогнула дом и направилась к уборной – к «домику», как называл ее Эдвард. И вправду: как и все прочее, к чему Эдвард ни прикладывал руку, уборная была выстроена в виде небольшой бревенчатой хижины – основательной, прочной, позволявшей не опасаться ни дождя, ни ветра, ни даже медведя или стаи волков, вздумавших заявиться в гости, пока ты дела свои делаешь.
Располагалась уборная у самого подножия склона, куда дальше от дома, чем хотелось бы (особенно в разгаре зимы), но, во-первых, ее следовало устроить как можно ниже колодца, а во-вторых, почва здесь, по словам Эдварда, подходила для этого лучше всего.
Стоило подойти ближе, из-под стены домика выскочил, стрелой метнулся прочь кролик. Бросившись прямо навстречу Абите, зверек без оглядки, будто спасаясь от кого-то ужасного, промчался мимо и скрылся. Удивленная, Аби заозиралась вокруг: не притаился ли в окрестных зарослях какой-нибудь хищник?
У самой дверцы она остановилась. Казалось, тут что-то не так, но что? Это ей сделалось ясно спустя секунду-другую.
«А где же мухи?»
Обычно возле уборной мухи жужжали, кружились тучами, но сейчас словно разом повымерли. Подняв задвижку и распахнув дверь, Абита не увидела внутри ничего, кроме теней, занесла над порогом ногу, однако вдруг замерла. Совсем рядом, поблизости от уборной, был кто-то еще.
И вправду, из полумрака плавно, будто паря в воздухе, выплыл… человек. Лицо его укрывал рой пляшущих теней, на месте глаз зияли черные дыры.
– Эдвард? – ахнула Абита, невольно отпрянув назад и прикрыв рот ладонью.
Эдвард остановился, но взгляд устремил не на нее – на уборную. Подняв руку, он указал внутрь, разинул рот в безмолвном крике. Абита повернулась к двери, и…