Пламя в очаге в свое время разожгла бабушка, и с тех пор ему не давали угаснуть. Бабушка едва не поплатилась жизнью, поскольку не захотела платить за розжиг продавцам огня. Тишина покачала головой. Бабушка никогда не любила соблюдать условности. Но с другой стороны, и сама Тишина такая же.
Не разжигай огня, не проливай чужую кровь, не бегай по ночам. Все это притягивает тени. Простые правила, которым следовал каждый поселенец.
Она нарушила каждое из них, причем не единожды. Удивительно, как она еще не иссохла и не стала тенью.
Сейчас, когда она готовилась к убийству, тепло огня казалось таким далеким. Тишина бросила взгляд на старую молельню – та была устроена в обычном чулане и всегда стояла запертой на замок.
Пламя в очаге напоминало о бабушке. Более того, иногда она отождествляла его с бабушкой. Та не боялась ни теней, ни властей из фортов. Тишина избавилась от других воспоминаний, оставшихся от бабушки в пристанище, кроме этой комнатки, где молились Запредельному Богу. Алтарь располагался за запертой дверью по соседству с кладовой. Раньше рядом с дверью висел бабушкин серебряный кинжал – символ старой религии. Его украшали выгравированные для защиты божественные символы. Теперь он висел в ножнах на ее поясе – не столько в качестве оберега, сколько потому, что был серебряным. В Лесу серебро никогда не бывает лишним.
Женщина тщательно собирала заплечный мешок. Первым делом она положила медицинский набор и приличного размера мешочек с серебряной пылью от иссушения. За ними последовали десять пустых мешков из толстой ткани, просмоленной изнутри, чтобы предотвратить утечку содержимого. В конце она добавила масляную лампу. Пользоваться ею Тишина не любила, так как не доверяла огню. Он притягивал тени.
Тем не менее по прошлым вылазкам она знала, что лампа может пригодиться, поэтому положила ее на случай, если набредет на уже разожженный огонь.
В конце Тишина на мгновение задумалась и решительно направилась в старую кладовку. Подняла там половицы и вынула маленький, плотно закупоренный бочонок, лежавший рядом с ядами.
Порох.
– Матушка? – раздался голос Вильям-Энн, и Тишина вздрогнула.
Она не слышала, как девочка вошла на кухню.
От неожиданности бочонок чуть не выкатился из рук, отчего сердце ушло в пятки. Проклиная себя за глупость, она зажала его под мышкой. Порох не взорвется без огня, это она знала точно.
– Матушка! – повторила Вильям-Энн, искоса поглядывая на бочонок.
– Скорее всего, мне он не понадобится.
– Но…
– Я знаю. Не шуми.
Выйдя из кладовки, Тишина запихнула бочонок в заплечный мешок. К боку бочонка крепилось бабушкино огниво с проложенной между металлическими ручками тканью. С точки зрения теней, поджигание пороха приравнивалось к разжиганию огня. Огонь притягивал их почти так же молниеносно, как кровь, что днем, что ночью. Первые беженцы с родины узнали об этом довольно быстро.
В каком-то роде кровь даже менее опасна. Обычное кровотечение из носа или порез не привлекут тени – те даже не обратят внимания. А вот на чужую кровь они придут обязательно, причем в первую очередь за тем, кто ее пролил. А уже после его смерти тени без разбору нападут на всех вокруг. Стоило привести их в ярость, и опасность грозила всем.
Только после того, как Тишина упаковала порох, она заметила, что Вильям-Энн одета в походные штаны и ботинки. В руках девочка держала такой же мешок, как у нее самой.
– И куда ты собралась, Вильям-Энн? – грозно спросила Тишина.
– Матушка, неужели ты собираешься в одиночку убить пятерых бандитов после жалкой половины дозы болотной травы?
– Я уже выходила на такие дела. Я научилась рассчитывать только на себя.
– Только потому, что у тебя не было помощника. – Вильям-Энн закинула мешок на плечо. – Но теперь ты не одна.
– Ты еще слишком юна. Возвращайся в постель и присматривай за пристанищем, пока я не вернусь.
Вильям-Энн не собиралась сдаваться.
– Дитя, я же сказала…
– Матушка. – Вильям-Энн крепко взяла ее за руку. – Ты уже немолода! Думаешь, я не вижу, что ты стала хромать сильнее? Ты не можешь делать все сама! Придется позволить и мне иногда помочь, черт побери!
Тишина задумчиво разглядывала дочь. Откуда в ней столько ярости?
Иногда было трудно не забывать, что Вильям-Энн тоже Первопроходец.
Бабушка бы в ней разочаровалась, чем Тишина гордилась еще больше. Ведь у Вильям-Энн было хоть какое-то детство. Она не была слабой, просто… нормальной. Чтобы стать сильной, женщине необязательно убивать в себе все чувства.
– Не ругайся на мать, – наконец ответила Тишина.
Вильям-Энн вопросительно приподняла бровь.
– Ты можешь пойти, – выдавила Тишина, освобождая руку из крепкой хватки дочери. – Но будешь во всем меня слушаться.
Вильям-Энн облегченно выдохнула и с готовностью закивала.
– Я скажу Добу, что мы уходим.
Шагнув за дверь, Тишина, не думая, перешла на привычный для поселенцев неторопливый шаг. Даже под защитой серебряных колец пристанища она не забывала следовать Простым правилам. Нельзя забывать о них, находясь в безопасности, иначе в Лесу подобная небрежность может оказаться последней.