Космические тайны курганов

Именно последний факт существенно отличает рассмотренный памятник Северного Кавказа от одновременных ему памятников Ближнего Востока. В рабовладельческих государствах в возможность воскрешения уже не верили, а верили в загробную жизнь. В шумерской «Поэме о Гильгамеше» об этом вполне определенно сказано в диалоге главного героя с Энкиду, своим умершим другом:

«Того, кто умер смертью железа, ты видел?» — «Видел!
Он лежит на постели, пьет прозрачную воду».
«А того, кто убит в бою, ты видел?» — «Видел!
Мать и отец его голову держат, жена над ним
                         наклонилась».
«А того, чье тело брошено в поле, ты видел?» — «Видел!
Его тело не находится в земле покоя».
«А того, о чьем духе никто не печется, ты видел?» —
                           «Видел!
Остатки в горшках и объедки с улицы ест он»^[2]

.

Этот литературный памятник может быть сопоставлен с археологическими находками, беспристрастно отражающими реальное состояние общества. В царских гробницах шумерского города Ура найдены модели потусторонних лодок и настоящие колесницы, изображения бытовых и мифологических сцен, множество обиходных и драгоценных изделий и… десятки скелетов придворных. Открывший их Л. Вулли предположил было массовые убийства, но вскоре обратил внимание на странные чаши возле покойных. Они имели вид женской груди и содержали остатки яда. «Представим себе, что царское тело уложили уже в погребальную камеру и что вход в нее уже замурован, но гробница… еще открыта, еще без заупокойных даров. Мы слышим приближение процессии, которая нисходит в гробницу… Каждый мужчина и каждая женщина несут с собой небольшую чашу — единственный предмет, необходимый им для этой жуткой церемонии. Играют музыканты. Посреди гробницы стоит большой котел, из которого каждый по очереди черпает себе смертельного яда, ложится на пол и ожидает смерти».

Как далеко это от представлений и обрядов первобытного общества! Насколько угасли идеи бессмертия и воскресения!.. Именно угасли, а не исчезли совсем. Они лишились связи с природными циклами, время в них как бы распрямилось, и из пульсирующей, обновляемой умиранием жизни получилось вневременное загробное существование.

Кладбище Ура возникло задолго до гробницы у Новосвободной, еще раньше зародились отраженные в ней элементы шумеро-аккадской культуры. И весьма примечательно то, что здесь вновь возобладали идеи первобытной культуры, что, восприняв и творчески переработав более высокую форму, а отчасти и содержание, кавказские племена отринули чужеродную суть! Не тогда ли у абхазцев и армян родился миф об Аслане, погибшем в борьбе со злыми духами, но воскрешенном своими верными собаками, которые три дня и три ночи облизывали павшего богатыря?

Еще более наглядно торжество жизни над смертью выразилось в Велико-Александровском кургане (рис. 12), расположенном в значительном отдалении от Шумеро-Аккадского царства, в гуще первобытнообщинных племен.

Изображенная на кромлехе сцена: бык, шествующий за преследующими вепря собаками, находит довольно близкие соответствия в Шумере, начиная с рубежа IV–III тысячелетий до нашей эры. Тогда же возникают изображения священных врат и жертвенника, которым уподоблены проход в кромлехе и расположенное возле него человеческое жертвоприношение. Его можно сопоставить с образом растерзанного Думузи, особенно если учесть приуроченность к летнему солнцестоянию. Однако в последующих слоях как Велико-Александровского кургана, так и связанной с ним Высокой Могилы отразились обряды «воскрешения» погребаемых, замены жертвоприношений людей человекоподобными символами. Установлено, что изменения проходили при участии местных, не связанных с Шумером племен. Так, среди населения ямной культуры не прижился обычай ритуального убийства людей: их заменяли стелами, на которых сохранялись следы стесывания голов, низвержений и т. п. У «ямников» же распространились могилы и насыпи человекоподобных очертаний.

Важно, что среди сформировавшихся в этом районе индоиранских божеств выявлено и соответствие Дакше — главному сыну праматери Адити. Не исключено, что образ Дакши вобрал в себя элементы более древнего Думузи. Во всяком случае, оба они теснейшим образом связаны и с жертвоприношениями, и с годовым циклом, и с доминирующими женскими божествами.

Поздние представления о бессмертии, которые сохранялись в шумеро-аккадской культуре, обрели в ней окраску неверия. Среди текстов «глиняных книг» обнаружено несколько связанных с этим сюжетов.