отношению ко всему, что она знает, и теряешься в забвении, не зная, где она, что с ней, не
замечая течения времени» [203:127].
га. Я спасена. Я была на широкой дороге вверх, на пути, по которому окровавленными
ногами шло и идет человечество с бессмертной надеждой в сердце и песней любви и веры на
устах. Теперь я поняла истины древние, вечные, но все еще свежие, новые и сладостные, как
утренний рассвет. Я не могу сказать, сколько времени продолжалось видение. Я проснулась
утром с легкой головной болью, но духовное чувство было так сильно, что то, что принято
называть действительностью, казалось мне как в тумане, нереальным. Моя точка зрения
совершенно изменилась. Все старое ушло, и все сделалось новым. Идеал сделался
реальностью, а прежние реальности сделались расплывчатыми, туманными, потеряв свою
былую осязательность.
Эта туманная нереальность внешних предметов не длилась много дней.
любила и была бесконечно любима! Вселенная, как вал прилива, лилась во мне волнами
радости и веселья, обливая меня потоками благоухающего успокоения.
Все стремления сердца были удовлетворены: уничтожение страстей и желаний, присущих самосознательной жизни (отсюда происходит слово «нирвана»), является одной из
типических черт Царствия Небесного — космического чувства, как это мы уже неоднократно
видели. Эта черта заметна в каждом настоящем случае космичес-
13 -8397 Бёкк
385
кого озарения, но нигде она не выражена лучше, чем в Евангелии: Иисус сказал ей:
«Если бы ты знала дар Божий, и кто говорит тебе: дай Мне пить, то ты сама стала бы просить
у Него, и Он дал бы тебе воду живую». Женщина говорит ему: «Господин! Тебе и почерпнуть
нечем; а колодец глубок: откуда же ты возьмешь воду живую?» Иисус сказал ей в ответ:
«Всякий пьющий воду сию возжаждет опять; а кто испьет воды, которую Я дам ему, тот не
http://www.e-puzzle.ru
возжаждет, во век; но вода, которую Я дам ему, сделается в нем источником воды, текущей в
жизнь вечную» (Иоан. IV, 10-14).
Это передает действительное состояние. Безграничная любовь и нежность, казалось, действительно, лилась ко мне потоком мирры, залечивая все ушибы и раны. Что за глупость, что за ребячество наша блажь и недовольство в присутствии этого светлого величия! Теперь я
поняла, что страдание — это цена, которую надо заплатить за все то, что стоит иметь; что
страдания каким-то таинственным образом очищают нас, утончают наши ощущения, этим
самым делая для нас более доступными высшие и тончайшие проявления природы. Если это
правильно для одного, то это правильно и для всех. Чувствуя и зная это, я не прихожу в
отчаяние, как прежде, но я молчу, сижу и смотрю на все скорби мира, на все ничтожество и
безумные страдания.
Милая вечная улыбка на ли- Данте, при тех же обстоятельствах, ска-це природы. Нет
ничего, что зал: то, что я видел, казалось мне
простота, как бы с любовью говорящая нам: «Все хорошо теперь, прежде и всегда». Мне
кажется, что «субъективный свет» — явление или электрическое, или магнетическое: при нем
освобождается какая-то сила в мозгу и в нервной системе. Происходит нечто вроде взрыва —
огонь, горящий в груди, переходит в подымающееся пламя. Спустя недели после описанного
озарения я часто видела электрические искры перед глазами. Мой субъективный свет не был
нечто видимое: ощущение это было совершенно отлично от эмоции — это была сама эмоция, экстаз. Это было веселье, восторг любви до такой степени сильный, что он превратился в
океан живого, ритмически волнующегося света, яркость которого
сияние, теплота и нежность наполняли вселенную. Этот
бесконечный океан был вечная любовь,
душа природы и все — одна бесконечная Ап. Павел говорит: «Пре-
улыбка!
выше света солнца».
Магомет видел «поток света такой невыносимой яркости, что он упал в обморок».
Иепес после субъективного света почти что ослеп на несколько дней. У Данте «внезапно, казалось, день прибавлен был ко дню, как будто тот, кто был способен сделать это, возвел на
небеса другое солнце». Уитмен был ошеломлен «другим, неизъяснимым солнцем», «узнал все
орбиты и более яркие, неведомые миры».
Больше всего меня удивляло то, что начиная с того сентября у меня все усиливалось
ощущение присутствия Святого. Вся природа будто благоговейно затаила дыхание.
Временами это ощущение с такой силой овладевало мной, что мне делалось душно, больно. Я
не изумилась бы, если бы горы и холмы вдруг разразились гимном хвалы Господу. Иногда
мне казалось, что они
«Разодранная завеса», «святая святых», «херувимы со сложенными крыльями», «шатер»