Космос, Чехов, трибблы и другие стрессы Леонарда МакКоя (СИ)

– Чехов – астрофизика, а тот – его. И пошли. Они оба. Прямых доказательств у меня пока нет, но с таким развитием событий скоро будут, это точно. Короче, хотел тебя попросить меня завтра в миссию не ставить. Всё равно последняя вылазка. Хоть с отчётами разгребусь нормально и не буду мешать счастью молодых и влюблённых.

– Фух…

Неизвестно, каким образом, но второе полотенце Кирк вытащил из тумбочки. Видимо, на шкафу лежало третье. Поэтому плюхнулся с чувством выполненного долга на стул, расшаперил ноги.

– Я не понял… Тебе кто про любовь сказал? Пару дней назад ты меня в невинности берёзки лично убеждал.

– А теперь эта невинность плакала. Всё, забей. – МакКой уже пожалел, что начал разговор. Такое надо под градус, но пить после четырёх бессонных ночей не просто чревато, а очень чревато. – Так что с миссией?

– Отсыпайся, я прямо вижу, что тебе надо.

Кирк наматывает полотенце на кулак. Сосредоточенно и хмуро.

– Такое ощущение, что ты вообще не спишь. Следил за берёзкой, что ли?

МакКой, уже собравшийся уходить, замер у двери.

– Следил? – Попутно в голове щёлкает озарением. Доказательства, ну конечно. – Нет. Джим, я доктор, а не сталкер, что за чушь вообще…

– Ну да, да, понял я. Иди уже, спи.

====== Если я сейчас встану и открою, ты ляжешь и захлопнешься ======

Говорящая планета была позади, лаборатории загрузили образцами на полгода, Пашка продолжал пропадать после тренировок, а на самих тренировках Шкаф продолжал облизывать его взглядом, и это было чёрт знает что, потому что МакКою периодически казалось, что он свихивается от одного ощущения – что Чехов с этим вот, и что оставалось – одинокие вечера, со стаканом, но ведь так и раньше было, что нового-то в твоей сраной жизни в этом космосе, и устроить бы уже Пашке разнос и выдворить из этой самой жизни, но…

Доказательства.

«Слежкой» это назвать можно было с натягом, пусть идёт на все четыре квадранта Кирк с его определениями, Боунсу просто надо было выяснить, правда или нет то, о чём он думает и шепчется четверть корабля. Потому, когда часть палуб погружалась в полумрак «ночного» освещения, он устраивался поудобнее в кресле, ставил перед собой на подставку падд, выводил большой голографический экран и через систему доступа, используя офицерский код, подключался к он-лайн просмотру данных с системы наблюдения в лабораториях.

Вообще, вздумай он сделать подобное в дневную смену, кто-то бы точно обратил внимание, а в ночную – ну мало ли для чего. Например, в соседней лаборатории жили трибблы. Может быть, чтобы наблюдать за их функционированием ночами. А так – промахнулся кодом к нужному участку системы, дел-то.

В общем, Боунс наблюдал Чеховские свидания в режиме реального времени, поглаживал захваченного из кабинета триббла по имени Счастливчик и прихлёбывал холодное реплицированное пиво.

Так вот эти двое ничего предосудительного под камерами не делали. Вообще.

Схемы какие-то разбирают, проецированные карты. Рисуют голографики.

Иногда реплицируют чай и подолгу разговаривают математическими терминами. Ну рассказал Пашка Кельвину один раз про свою родню из России. А Шкаф ему про свою из Коннектикута. Наклонился пару раз над ним, раза три клал свои лапы на его плечи.

Триббл урчит под рукой, иногда попискивает. МакКою на душе зло, тоскливо и хочется спать. Желание выкинуть Шкафа в открытый космос ближе к полуночи становится вторичным.

Пашке грустно – Боунс в последнее время хмурый, пить снова начал. На вопросы не отвечает.

Не может же это быть из-за того, что Чехов из лаборатории приходит поздно. У Сулу и дольше задерживался, ничего.

Кельвин сохраняет в своём падде результаты вечера – доработанные карты, файлы с расчётами и формулами.

У них уже набран материал для статьи, третьей по счёту. Только никак не возьмутся опубликовать, постоянно новым увлекаются.

– Всё можно просчитать математически, – продолжая прерванный несколькими минутами ранее спор, подаёт голос Паша. – Если что-то не поддаётся математике, значит, просто не нашли нужную формулу.

– И человека можно просчитать? – Кельвин сворачивает голубоватую голографическую спираль химических элементов.

Паша вздыхает, укладывая голову на руки.

– И человека можно. Если присвоить числовые эквиваленты каждому параметру и гормону, обратить в математические переменные его жизненный опыт. Возможно.

– Не верю, что всё так просто... – астрофизик сворачивает окно падда, выводит на прозрачный режим.

– О простоте никто не говорит, на падде такое не просчитаешь...

Паша прячет лицо, теперь к Кельвину обращена только его макушка. Грустно. Очень грустно. И постоянно такое ощущение, что делаешь что-то неправильное.

До спора с кошками этими всё хорошо было.

Дело в споре?

– Если создать, – собственный голос звучит глухо, – компьютер... мощнее, чем даже бортовая система Энтерпрайз, не выйдет. Чтобы просчитать одного человека, придётся вбивать в данные всю вселенную. До последнего кванта.

– А ты романтик, – тихий голос из-за спины. Паша так ушёл в свои мысли, что не заметил его перемещения.

– Наверное.