Космос Пушкина " России первая любовь…"

И шум ветвей, и листьев шорох,

И лёгкость поэтичных нот

В глуши звенящих птичьих хоров.

Сегодня все времена и пространства, кажется, соединились в едином порыве: поведать,

как откликается на зов сердца Поэта каждое дерево, река, соловей, вся аура лесов и полей, где Он

жил, творил, гулял, тосковал, влюблялся.

Изучая творчество Поэта, быт старых поместий, Природу, вкладывая неисчислимые

усилия в дело восстановления усадеб и воссоздавая истинно пушкинский колорит в этих местах,

Гейченко вправе был сказать:

«Пушкин родился дважды: первый раз – в Москве. А вторично – здесь, в Михайловском,

как зрелый мастер Слова, как мыслитель, художник, философ.

Народным Поэтом Он стал здесь, когда увидел труд земледельца, его каторгу, его хлеб,

его корову, его могилы, его дух, услышал народные песни, увидел скитания народа, узрел

древние границы своего государства. Всё это на него обрушилось…»

Здесь всё было созвучно с состоянием Пушкинской Души и всё принадлежало Ему без

остатка. Он понимал лепетанье голубой Сороти, журчанье ручьёв, шелест листьев, чувствовал

«трав прозябанье», словом – всё, сущее здесь.

И тоска эта сказалась в чудесной элегии «Вновь я посетил», возникшей в 1835 году, когда

Поэт вновь посетил Тот уголок земли, где Он провёл изгнанником два года незаметных.

Уж десять лет ушло с тех пор – и много

Переменилось в жизни для меня.

И сам, покорный общему закону,

Переменился я. Но здесь опять

Минувшее меня объемлет живо.

И, кажется, вечор ещё бродил

Я в этих рощах. Вот опальный домик,

Где жил я с бедной нянею моей.

Уже старушки нет – уж за стеною

Не слышу я шагов её тяжёлых,

Ни кропотливого её дозора.

В этой элегии Пушкин шаг за шагом открывает перед нами все дорогие ему места. И мы

видим это всё как будто своими глазами: и лесистый холм, и озеро, и дорогу, изрытую дождями, и

три сосны, шум вершин которых приветствовал Его при свете лунном.

Это было за два года до гибели Поэта. А к концу 19-го века памятные сосны погибли.

Об ураганах, которые налетали на заповедник, Гейченко говорит: «Я убеждён, что тёмные

силы, желающие уничтожить здесь всё, что напоминает о Поэте, вторгались в эти буйные вихри,

– они были беспощадны. Свирепость ураганов была ужасающа. А после лес полнился

буреломом, борьба с которым предстояла нелёгкая».

Когда буря сломала последнюю сосну, – а это было уже в конце 19-го века, – сын

Пушкина Григорий Александрович, с болью в сердце, приказал срубить её, потому что острый

остов её стал опасен для людей.

Он сделал брусочки-сувениры и разослал их по родственникам и друзьям.

Копии снимков останков последней пушкинской сосны были разосланы по музеям.

И сейчас со страниц книжечки Гейченко «В стране, где Сороть голубая» смотрит на нас

как будто с укоризной печальный обломок последней Пушкинской сосны. Но роща говорит нам

об этой сосне:

292

СОСНА

Как женщина с подъятою рукою,

Как однокрылый ангел над страной,

Где Сороть с голубой своей волной

Звалась Его единственной рекою,

Стоит сосна – обломок от сосны,

Взывая к Миру с горечью и болью.

И шепчет тихо русскому раздолью:

На годы, на минуты, на века

Не забывайте моего Сынка!

А сам Поэт не забывает ни о соснах, ни о дубе уединенном, ни о дорогой ему ели, на

которую он повесил свою Свирель:

ЕЛИ

О, ель моя, на ветви коей

Повесил звонкую Свирель,

Моя страдающая ель!

Ей выпало немало ран

В годину лютую. Вандалы

Здесь натворили бед немало.

Ты, ель, войны той ветеран.

Я преклоняюсь пред тобою.

Ты, ставшая моей судьбою,

Услышишь ли, родная ель, –

Для леса, льющего прохладу,

Для Сороти и милых нив, –

Всё это в сердце сохранив,

Поёт послушная Свирель!

Множество старинных деревьев выпестовал и спас от гибели директор заповедника.

Вырастил он и новых три сосны на памятном Поэту месте.

Я смотрю сейчас на снимок, где запечатлён зимний вид Пушкинской усадьбы. И на

листок моего альбома слетают строки. Это Пушкин говорит со Свирелью:

В ТОСКЕ ОДИНОЧЕСТВА.

Зимой здесь спит краса седая,

Метелей ритмы повторяя.

В глуши лесов сей чуткий сон

Всегда стихами напоён.

Под снегом – Сороти стекло,

И всё здесь чисто и бело.

293

Всё ждёт красавицу весну.

Разламывая тишину,

Вдруг зажурчит струистой влагой,

Роняя перлы на бумагу

И пряча бурю в бездну вод,

Весенних будней хоровод.

И твоего очарованья,

И тихий вздох, и нежный взгляд

Уловит свежих нив наряд.

И в знак грядущего свиданья

Мне нарисует на листке

Твой взор и локон на виске.

Лирическая струя не покидает этот ареал, всегда помнящий и встречающий вне времени

своего любимого Поэта и его друзей.

Одиночество Поэта скрасило знакомство с обитателями усадьбы Осиповых-Вульф. Здесь

было много молодёжи, всегда царило оживление, добросердечность, гостеприимство.

Здесь не чуждались умной беседы, остроумной шутки, чтения сказок и интересных

историй. В Тригорском очень любили Пушкина и всегда ждали его с нетерпением.

Поэт отправлялся в усадьбу тригорских друзей верхом на своём аргамаке:

Старо, но мило сердцу и привычке

Скакать за полдень на коне верхом

В Тригорское. Не помяни грехом,