В книжном шкафу теснились книги по искусству, редкие издания произведений
Пушкина, толстые папки с архивными документами, чертежи и планы, сочинения самого
Гейченко.
Семён знал, что Пушкин был крещён в Московском Храме Вознесения. Там же венчался
с Наталией Николаевной.
И всю жизнь Поэт мечтал построить собственный Храм Вознесения, отдать должное
Богу за свою страдальческую и всё же счастливую судьбу.
Гейченко взялся строить этот Храм Вознесения, заручившись духовной помощью Самого
Поэта. После войны Михайловское лежало в руинах, как и его любимый родной Петергоф.
Шедший с Запада враг света и доброты, враг культуры хотел уничтожить память России,
её Душу, навсегда искоренить высокий её Дух, её силу.
Здесь на каждом шагу притаились мины, снаряды. Была заминирована могила Поэта. И
группы бойцов-сапёров, прошедших всю войну с томиком Пушкина, как с иконой, на груди,
успешно разминировали и могилу и весь заповедник.
И здесь Пушкин помогал мирянам восстанавливать свой Храм Вознесения. Семён
Степанович на каждом шагу чуял эту помощь. Он чувствовал Поэта на каждой тропинке, за
каждым деревом и на окраине, где на призыв: «Александр Серге-е-е-ич! Ау-у-у-у!» Поэт
отзывался гулким «Ау-у-у… Иду-у-у-у!»
А Хранитель , на основе архивных и собственных чертежей, своими руками возрождал,
возводил усадьбы не только в Михайловском, но и в Петровском, наследном имении прадеда
Поэта, и в Тригорском, имении друзей Пушкина.
Гейченко объединил все усадьбы в единый музейный комплекс. Он владел всеми
инструментами: и рубанком, и топориком, и лекалом, и пилой, и циркулем, и линейкой.
Словом, действовал как Царь Пётр, в своё время строивший собственноручно корабли
для Державы. И каждое возводимое им заново строение было для него наполнено живым духом.
290
«Изба – это рукотворное чудо, живое существо, которому мерещатся «явь и сонь».
Созданная из Природы – и сама – Природа».
Некогда было отдыхать от бесконечных поездок по городам в поисках пушкинских
реликвий. Некогда было спать, дремать, поддаваться бесконечным болям и болезням, некогда
впадать в отчаяние от нехваток и недостатков полуголодного послевоенного быта, который для
него здесь начинался с блиндажа и шалаша. Отчаяние прорывалось иногда в письмах к
родителям: «Всё… Больше не могу…».
Но он снова восходил над своей минутной слабостью и усталостью, и вновь встречал
паломников: своих друзей, учёных, студентов. школьников. И не только из Ленинграда – из всех
уголков Отечества! А они приезжали и вбирали в себя полной грудью чудный воздух, каким
напитана аура заповедника.
Ещё первый министр просвещения А. В. Луначарский в 20-е годы. приехав сюда,
заметил: «Здесь легко дышится!»
Это замечают все. А всё потому, что воздух пропитан ритмами Пушкинской Поэзии.
Здесь хранятся высокие сердечные вибрации Души Поэта, создавшего за время пребывания в
своём имении множество поэм, стихов и прозаических произведений.
И Сам Поэт подтверждает это.
Здесь до высоких обобщений
Взлетал Поэта гордый Дух.
Здесь ритмами наполнен слух.
Здесь поэтичных настроений
Полны и пахарь и пастух.
Здесь каждый куст стихами дышит.
Здесь каждый ствол Поэта слышит.
И Сороть, вторя соловью,
Поёт Поэту «Ай ла вью!»
Здесь ясен, лёгок дум полёт,
Широк, как псковский небосвод.
И, съединив все времена,
Здесь дышит Пушкиным страна.
А во дворе усадьбы в Михайловском паломников встречали золотые петухи Гейченко.
Каждый из них вышагивал твёрдым шагом, выпячивая красно-золотистую грудку, с гордым
видом хозяина.
Их было уже в 1978 году 33, как раз по числу лет пребывания Семёна Степановича в
здешних местах.
И каждый из них, златопёрых, был символом деловитости, раннего подъёма,
неусыпности, бесконечной хлопотливости и проникновения в суть бытия и быта родового
имения Поэта.
Пушкин сам поначалу бурно тосковал в этом отдалённом от центра «медвежьем углу».
Отец не стал другом ему в этой дали. Присутствие семьи не смягчало суровости наказания
изгнанием.
Он чувствовал себя в опале. И поутру отправлялся на своём буром аргамаке в леса и
поля.
Вот оно – раздолье, освобождающее сердце от обид и душевных болей! Сосновые рощи и
луга, отлогий берег Сороти, любимый дуб, одиноко стоящий на невысокой горке.
Часто Пушкин устремлялся в поля и леса пешком, босым, без городской одежды,
простоволосым. Лес и деревня были Его кабинетом. Здесь рождались строки его поэм и стихов.
И воздух заповедника сохранил отзвук настроений Поэта:
Деревня – вот мой кабинет,
Деревья, травы, птицы, звери.
По-деревенскому одет,
291
Обычаям деревни верен,
Босым любил бродить по лесу,
Без галстука и сюртука,
И видел, как сквозь облака
Ко мне спускается строка, –
Благодарение Зевесу!
И вскоре мыслей пёстрых ворох
До края полнил мой блокнот: