Косой крест

Самое главное – спички. Поочередно завернул коробочку в два маленьких целлофановых пакетика, каждый проклеив краем горячего утюга. Это  – НЗ. Это на случай форс-мажора. Еще два коробка просто положил в пакет и завязал на узел. То же самое сделал с «Беломором», только пакет взял больше. Сухари. Тоже в пакет. Хлеб. Тушенка. Гречневая и рисовая крупы. Несколько старых газет. Фонарь. Свечи. Две пачки чая. Кружка. Котелок. Ложка. Рюкзак получился объемный. Ориентировочно собирался дней на пять-шесть. Но запас был рассчитан минимум на восемь. Всякое могло случиться – от нелетной погоды, когда его не сможет забрать вертолет, и до каких угодно непредвиденных обстоятельств.

А еще нужно подготовить дополнительно патроны. Три жакана у него уже есть – на всякий случай. Больше вряд ли понадобится. Есть картечь – два и три ноля. Тоже по три патрона. Что-то есть из полукартечи. Гильзы разного времени тускло отразили свет желтизной металла, когда Женя раскрыл коробку с охотничьими принадлежностями. Осмотрел их тщательно. Вдавил маленькие медные капсюли с помощью самодельного приспособления и меркой стал насыпать порох. Запыжевав его, то же самое сделал с дробью. И тоже придавил пыжами. Часа за полтора набил два десятка патронов.

Поклажи получилось много. Рюкзак. Довольно тяжелый. Спальник. Пайва на всякий случай – может, брусника попадется. В пайву уложил патронташ, нож в чехле и небольшой топорик. И, наконец, положил на спальник зачехленное ружье. Все это хозяйство перенес в угол комнаты и там аккуратно сложил. Просмотрел список того, что должен взять – не забыл ли чего ненароком. «Кажется, все», – подумал, но, посомневавшись, доложил в рюкзак еще пару носков и фланелевые новые портянки – ничего не весят, но мало ли пригодятся.

Уже поздно вечером, собираясь ложиться спать, вспомнил, что не помешало бы пропитать сапоги глицерином. Сапоги – новые, геологические, с ремешками вокруг ступни и вокруг голенища – воду не пропускали. Но все же.

Проделав эту операцию, расстелил постель, разделся и лег. И почти сразу же заснул.

Приснились гуси. Они летели по серому небу. Серые и большие. Женя даже слышал, как крылья рассекали воздух. Гуси собирались садиться на водоем – широкую заводь речки. Он поднял ружье, подождал, когда они чуть-чуть пролетели зенит, чтобы ударить против направления перьев. И хотел уже нажать на спусковой крючок. Но его вдруг не стало. И ружье – уже не ружье. Это какая-то клюка. Киек старца, который помогает тому, кто не может обходиться двумя ногами. Женя с досадой посмотрел вслед улетающим птицам, и картинка мгновенно изменилась: огромные сказочные гуси Андерсена – как в мультике, медленно взмахивая крыльями, удалялись от него. Он даже увидел мальчика у одного на спине.

Досада сменилась удивлением. Женя неожиданно осознал, что мальчик – это и есть он сам. И снова услышал звук воздуха, рассекаемого перьями. Увидел два огромных крыла, взмывавших и опускавшихся в ритмичном движении. Тайгу с высоты птичьего полета – с зеркальным, отражающим облака болотистым ландшафтом. Внизу вилась затейливо небольшая речушка, бросаясь из стороны в сторону, будто чего-то пугаясь, и это напоминало блестевшие на солнце сказочные змеиные кольца, создававшие массу подобий атоллов, где все оказывалось в точности до наоборот. Где должна быть вода – земля, а где земля – вода. Он видел каких-то животных, бредущих по редкому с высоты лесу. То ли лосей, то ли медведей. «Отсюда не видно, – подумал. И снова удивился, потому что вдруг понял, что это сон, – А во сне не должно быть так. Я должен знать – кто это».

Ритм крыльев, с легким присвистом воздуха, спокойствие, появившееся от окружающего благолепия и бесстрашия на широкой спине гуся, стали клонить его в сон. «Сон во сне… – благостное чувство стало растворять сознание, – Удивительно…» До него вдруг стало доходить, что он не засыпает, что сознание не уходит от него, а лишь  трансформируется – поднимается на какой-то другой уровень, становясь чище и ярче. Но одновременно с этим появилась тревога, словно он проник на запретную для себя территорию.

На какое-то мгновение – словно медленно моргнул – появилась и исчезла темнота. И хотя картинка продолжала ощущаться такой же яркой и впечатляющей, и солнце, в сторону которого летела стая, все еще было таким же ослепительным, возникла мысль, что сон подходит к концу. И уже, казалось бы, проснувшись, но еще не открывая глаз, Женя какое-то время пытался удерживать видение, находясь на полпути между сном и явью, все еще до конца не веря в пробуждение.  «Интересно, я еще в одном из снов или уже проснулся», – мысль, пульсируя, становилась все четче. Наконец, он стал различать тиканье большого будильника, легкий, еле уловимый издалека звук работающих дизелей – местной электростанции. «Это уже не сон. Это явь», – констатировало сознание. Но глаза открывать не хотелось. Ощущение того, что еще рано, что можно полежать, вводило в состояние восторга, даже эйфории – в связи с предстоящей таежной романтикой.