Кость Войны

— И два часа не смейте меня беспокоить.

— Никто не посмеет, господин…

Два часа! Сердце герцогини запрыгало от радости. Целых два часа она будет рядом со своим господином, рядом с самим Возрождённым! И никто не войдёт в Его покои!

Когда закованный в латы человек удалился, осторожно прикрыв за собой двери, она медленно подняла голову. Слёзы текли по её щекам, оставляя чёрные дорожки — она не утирала лицо, она знала, что эти дорожки Ему нравятся.

— Прикажете подойти к ложу? — голосом, прерывающимся от трепетного восторга, спросила герцогиня.

Возрождённый не ответил.

Когда она посмотрела на него, он сидел за столом, а раскиданные бумаги едва-едва белели в густом сумраке. И матово светилась склонённая над столом жуткая голова, преображённая рогатым шлемом-черепом. Светильник почти догорел, но Возрождённый всё равно недовольно щурился на его слабый свет.

— Подойди, — сказал он и поднялся. — Сядь на моё место…

Герцогиня повиновалась человеку, которого впервые узнала лишь неделю назад. Лица которого она не видела никогда.

— Возьми перо и бумагу. И пиши.

У неё задрожали губы, но она исполнила и это.

— Записывай: «Горожане славного Руима! Я, ваша герцогиня, вынуждена объявить вам печальную новость. Испокон веков наш свободный город считался богатейшим в Метрополии. Мы не знали нужды, ибо со всех концов света к нам стекались лучшие из товаров, когда-либо произведённые человеком. Я, ваша герцогиня, дала вам свободу и сытную жизнь. И теперь Император, одержимый алчностью, возжелал отнять то, что ваше по праву. Поправ созданные его же предками законы, он стремится свергнуть меня, вашу герцогиню, ввести свои войска в Руим и править здесь безраздельно и жестоко. Все становитесь в ряды защитников города! Отстоим свободный Руим!..»

Тут Возрождённый прервался.

— Глупости, — сказал он, будто самому себе, — никому не нужные условности. Как же слаб человек, если любому своему поступку должен искать оправдание в глазах других. Ведь твои подданные ненавидят тебя… — теперь он говорил уже с герцогиней, — ненавидят за праздность, богатство, сумасбродную ленивую жизнь. За пороки, которым они и сами были бы счастливы отдаться, если б не нужда горбить спину с утра до ночи, чтобы заработать на хлеб. Будь их воля, они отдали бы тебя на растерзание не только Императору, но и тёмным демонам Преисподней… Потому-то мы и запираем их в казармах, пытаясь сделать воинов из толстопузых лавочников, трусливых ремесленников и оборванных бродяг…

Он усмехнулся. Герцогиня, не поняв ни слова из того, что было сказано, смотрела на лист бумаги, лежащий перед ней.

— Ладно, — продолжил Возрождённый, — условности есть условности. Будем их соблюдать. Пиши дальше…

Окованная железом дверь гулко захлопнулась за Бертом. Изнутри казарма очень напоминала пещеру. Должно быть, потому, что, кроме узких нар, воздвигнутых вдоль стен в три яруса — от пола до потолка, — никаких других предметов мебели здесь не было. Узкие, как бойницы, окна, почти совершенно не пропускавшие свет, располагались прямо под потолком. У двери трещал, угасая, факел, и где-то в углу, на верхнем ярусе нар, горела какая-то коптилка — вот и всё. Берт остановился, шагнув от порога — странное ощущение поразило Ловца: будто нутряная темнота настороженно ощупала его.

— Дыра… — вслух проговорил Берт и двинулся между нарами.

Огонёк коптилки в углу замигал и вспыхнул ярче — три едва различимых в полутьме силуэта один за другим соскочили с верхнего яруса нар и двинулись прямо на Берта. Через несколько шагов, впрочем, двое поотстали, а третий встал так, чтобы факельный свет падал на него. Остановился и Берт.

Человек, преградивший ему дорогу, роста оказался необыкновенно высокого — но плечи его были опущены, а спина сгорблена так, что, глядя сверху вниз, он всё равно смотрел как бы исподлобья — волчьим немигающим взглядом жёлтых глаз. Одет он был в новые кожаные штаны, заметно ему коротковатые, и растоптанные сапоги. Голый торс, поросший пучками жёсткой шерсти, вздувался комками тугих и каких-то несуразных мускулов; на шее, под могучими ключицами, болталось ожерелье из звериных клыков.

Сутулый без усилий почесал между лопатками обезьяньи длинными лапищами и лениво сплюнул Берту под ноги.

— Ну-тка… — высказался он. — Ты кто будешь? Назовись.

«Самуэлю, наверное, хуже приходится, — мельком подумал Берт. — Собрали швали с каждого корабля да из городских кабаков…»

— Солдат герцогини, — ответил он, прикидывая по интонациям сутулого, что придётся, видимо, подраться. Этот детина не пугал Ловца. Определённые опасения внушали двое, неслышно маячившие за его спиной. Берту приходилось драться в кабаках, и он знал: тот, кого выдвигают противнику первым, выполняет чаще роль отвлекающую. Решающий удар приходит с той стороны, откуда не ждёшь.

— Ну-тка! — удивился сутулый. — И мы солдаты… — он коротко посмеялся, обнажив жёлтые клыки, — стали теперча вот… Ты имя назови.

— Да пошёл ты… — ответил Берт, чтобы сразу прекратить бессмысленный разговор, ясно было, что эта троица так просто не отвяжется.

Казарма затихла.