Кости холмов. Империя серебра

– Да не вино, пьянчуга ты этакий, а утренние поездки вроде этой и упражнения с луком каждый день. Ты уже совсем не похож на того человека, которого я нашла в холодной комнате. – Наклонив голову, она с улыбкой оглядела собеседника. – И мясца вон поднагулял. Хорошо все-таки, что Дорегене за тебя взялась.

Улыбнулся и Угэдэй. Однако волнение, вызванное видом и грохотом здоровенных пушек, понемногу улеглось, а сердце по-прежнему было не на месте. Иногда собственные страхи казались ему темным покрывалом, что окутывает его и душит. В тот свой поход он умер, и, хотя солнце по-прежнему светило, а сердце билось в груди, продолжать жить день ото дня становилось все трудней. Сил на это уходило все больше. Он думал, что жертва Толуя даст ему новую цель, но она оказалась бременем, слишком тяжелым, чтобы его нести. А темное покрывало никуда не делось, несмотря на все старания Сорхатани. Трудно объяснить, но отчего-то хотелось, чтобы эта женщина ушла, оставила его в покое, чтобы можно было все осмыслить и найти собственный путь.

Под внимательным взглядом Сорхатани Угэдэй сидел в кругу ее семьи, пил чай со взятыми в дорогу лакомствами. Вина ему никто не поднес, так что пришлось самому рыться в поклаже, отыскивая заветный бурдюк, к которому Угэдэй жадно припал. А когда Сорхатани, завидев у него на лице румянец, строго на него посмотрела (не взгляд, а кремень), хан отвел глаза и попытался ее отвлечь.

– Мунке делает успехи, – сказал он. – Субудай в своих донесениях хорошо о нем отзывается.

Остальные сыновья Толуя тут же оживились и затихли в ожидании продолжения, но Угэдэй лишь отер губы, чувствуя на них вкус вина. Сегодня оно отчего-то не то горчило, не то кислило, – в общем, что-то с ним было не то. Неожиданно подал голос Хубилай.

– Мой повелитель, – почтительно спросил он, – а Киев уже взят?

– Киев взяли. И твой брат участвовал в сражении за этот город.

Хубилая явно одолевало нетерпение.

– Значит, наша армия вскоре дойдет и до Карпатских гор? Может, уже дошла? Они будут через них переходить или остановятся на зимовку?

– Ты утомляешь хана своей болтовней, – сделала сыну замечание Сорхатани, хотя, судя по вопросительному взгляду, тоже ждала ответа.

– По последним сведениям, они попытаются перевалить через горы до следующего года, – сказал Угэдэй.

– Вообще-то, хребет там высокий, – озадаченно пробормотал Хубилай.

Угэдэй подивился. Откуда этот юноша, в сущности еще отрок, может знать о горах, что находятся в четырех тысячах миль отсюда? Да, мир с поры Угэдэева детства очень изменился. С длинной цепью разведчиков, посыльных и ямов знания нынче текут в Каракорум рекой. В ханской библиотеке уже есть тома на греческом и латыни, и они полны невероятных чудес. Дядя Тэмуге к заведованию книгохранилищем относился серьезно и не скупясь выкладывал целые состояния за редчайшие книги, пергаменты и свитки. Для их перевода на доступные языки понадобятся десятилетия, но уже сидят, скрипя перьями, христианские монахи, которых Тэмуге привечает у себя десятками, трудятся они кропотливо и упорно. Угэдэй стряхнул задумчивость, вызванную замечанием Хубилая. Должно быть, он волнуется за брата.

– С приходом Байдара у Субудая теперь семь туменов да еще сорок тысяч вспомогательного войска, – сказал Угэдэй. – Так что горы им не преграда.

– А то, что за горами, повелитель? – Хубилай сглотнул, чувствуя, что, вероятно, сказал лишнее: нельзя раздражать самого могучего во всей державе человека. – Хотя Мунке говорит, что они будут затем скакать до самого моря.

У младших братьев при этих словах заблестели глаза, а Угэдэй вздохнул. Рассказы о далеких битвах для них куда увлекательнее, чем скучная учеба в спокойном Каракоруме. В этом каменном гнезде орлята Сорхатани, похоже, надолго не задержатся.

– Я приказал двигаться на запад и закрепиться там, чтобы к нам оттуда не могли нахлынуть враги. Как это устроить, Субудай решает сам. Может, через год-другой я отправлю к нему и тебя. Тебе бы этого хотелось?

– Конечно, – с серьезным видом кивнул Хубилай. – Мунке ведь мой брат. Да и мир хотелось бы узнать не по одним лишь картинкам в книгах.

Угэдэй усмехнулся. Вот так и ему когда-то мир казался бескрайним, и тянуло весь его объехать, все повидать. А затем этот голод как-то сам собой унялся, – может, Каракорум высосал это некогда безудержное желание. Видимо, в этом и состоит проклятие городов: они приковывают народы к одному месту, делают их незрячими. Неприятная мысль.

– А я бы хотел перемолвиться словом с твоей матерью, – сказал он вслух, понимая, что более удобного случая сегодня не представится.

Хубилай тут же сорвался с места и кинулся вместе с братьями к лошадям (явно сговорились меж собой заранее). Секунда – и они уже во весь опор неслись туда, где под полуденным солнцем все еще практиковались орудийные расчеты Хасара.

Сорхатани присела на войлочную подстилку. Лицо ее выражало любопытство.

– Если ты собираешься признаться в любви, – предупредила она, – то Дорегене сказала мне, как тебе ответить.

К ее удовольствию, хан расхохотался: