Кости холмов. Империя серебра

– Да уж догадываюсь. А потому скажу сразу: успокойся, с моей стороны тебе ничто не угрожает.

Чувствуя в собеседнике некоторую нерешительность, Сорхатани подсела ближе, чуть ли не вплотную, с удивлением видя, что щеки Угэдэя розовеют от волнения.

– Ты все еще молодая женщина, Сорхатани, – начал он.

Вместо ответа она сомкнула губы, хотя глаза ее искрились. Угэдэй дважды хотел что-то сказать, но всякий раз осекался.

– В этом мы единодушны, – усмехнулась она.

– У тебя титулы твоего мужа, – продолжил он.

Веселое настроение Сорхатани улетучилось. Единственный на всем свете человек, способный наделить ее небывалыми привилегиями, а также лишить их, сейчас нервозно и безуспешно пытался сообщить, что у него на уме. Когда Сорхатани заговорила, голос ее звучал жестко:

– Заслуженные его жертвой, кровью и смертью, мой повелитель. Да, заслуженные, а не данные просто так.

Угэдэй непонимающе моргнул, а затем тряхнул головой.

– Да я не об этом, – сердито отмахнулся он. – Их никто не тронет, Сорхатани. Мое слово – железо, а получены эти титулы тобой от меня. И обратно я их не заберу.

– Тогда что застревает у тебя в горле так, что ты и выдавить не можешь?

Угэдэй порывисто вздохнул.

– Тебе следует снова выйти замуж, – произнес он наконец.

– Всевластный мой хан, Дорегене советовала тебе напомнить…

– Не за меня, женщина! Об этом я тебе уже говорил. А… за моего сына. За Гуюка.

Потрясенная Сорхатани молча смотрела на него. Гуюк – наследник ханства. Угэдэя она знала слишком хорошо: не обдумав все заранее, он такое предложение сделать не мог. Голова у Сорхатани шла кругом: как это понимать? Что на самом деле за этим стоит? Дорегене наверняка знает об этом предложении. Без ее ведома Угэдэй бы на подобное не отважился.

Хан отвернулся, давая ей возможность немного прийти в себя. Глядя перед собой немигающим взглядом, Сорхатани вдруг цинично подумала: а не попытка ли это вернуть дарованные ей владения мужа? Ведь, по сути, ее брак с Гуюком отменяет все опрометчиво данные Толую обещания. Последствия этого необычного решения вырисовывались одно за другим так, что не видно конца. Прежде всего родовые земли Чингисхана уходили от хозяйки, которая еще и во владение ими толком не вступила.

Она подумала о своих сыновьях. Гуюк старше Мунке, хотя всего на несколько лет. Смогут ли ее сыновья быть наследниками или из-за такого семейного союза они лишатся своих прав? Сорхатани невольно передернула плечами (хорошо, если Угэдэй этого не заметил). Он хан и может выдать ее замуж против воли, точно так же как передал ей звания мужа. Его власть над ней, по сути, безгранична. Не поворачивая головы, Сорхатани смотрела на человека, которого выхаживала, вытаскивая из его приступов и темноты такой вязкой, что казалось, он погрязнет там безвозвратно. Жизнь его хрупка, как фарфор, но тем не менее он правитель, а его слово – железо.

Чувствовалось, что хан теряет терпение. На его шее нервно пульсировала жилка, и Сорхатани неотрывно смотрела на нее, подыскивая слова.

– Своим предложением ты делаешь мне большую честь, Угэдэй. Твой сын и наследник…

– Так ты согласна? – отрывисто спросил он и, уже заранее зная ответ, раздраженно мотнул головой.

– Нет, – мягко ответила Сорхатани. – Я все еще горюю по Толую. И снова замуж я не выйду, мой хан. Жизнь для меня теперь – это мои сыновья. Большего я просто не хочу.

Угэдэй нахмурился, и между ними повисла тишина. Сорхатани боялась, что он велит ей подчиниться. И тогда ничего другого ей не останется. Противиться – значит рисковать будущим. Будущим ее сыновей, которых лишат титулов и властных полномочий прежде, чем они смогут ими воспользоваться. А ведь это она мыла хана, когда он, сам того не ведая, ходил под себя. Кормила его из рук, когда он, стеная, просил покинуть его наедине со смертью. И все-таки он остается сыном своего отца. Что для него судьба одной женщины, чьей-то там вдовы? Да ничего. И что он скажет, неизвестно. Сорхатани молча ждала со склоненной головой, и между ними гулял ветер.

Прошла, казалось, целая вечность, но хан наконец кивнул:

– Хорошо, Сорхатани. Дарую тебе свободу, коли таково твое желание. И послушания от тебя требовать не буду. Гуюку я ничего не говорил. Знает только Дорегене и лишь о том, что у меня были такие мысли.

Сорхатани ощутила облегчение, такое неимоверное, что она безотчетно простерлась на траве у ног хана.

– Да поднимись ты, – грустно усмехнулся он. – Тоже мне, покорная рабыня. Можно подумать, я тебя не знаю.

Глава 24

Хачиун умер в горах, на границе снегов, где на погребальные церемонии не было ни времени, ни сил. Плоть военачальника разбухла от ядовитых газов из-за нагноения ноги. Последние дни прошли в забытье и нестерпимом жаре. Он хрипло, с трудом дышал, а руки и лицо покрылись пятнами. Уходил он тяжело.