Кости холмов. Империя серебра

А через несколько дней ударили морозы с воющими в горах метелями. В слепом белесом небе клубилась мутная пурга, и довольно скоро узкие проходы на равнины, разведанные Гуюком, оказались завалены тяжелым снегом. Единственным плюсом похолодания было то, что оно не давало разлагаться трупам. Тело Хачиуна Субудай велел зашить в ткань и привязать к повозке. Брат Чингисхана пожелал, чтобы его после смерти предали огню, а не бросили на съедение хищным зверям и птицам. Все более распространенным у монголов становился цзиньский обычай погребального сожжения. Для тех в народе, кто принял христианство, даже рыли могилы, хотя в землю усопшие все же предпочитали уходить с сердцем врага в руках или со слугами для новой жизни. Ни Субудай, ни Угэдэй подобных обычаев не запрещали. Люди сами решали, к традициям какой веры прибегнуть; главное, чтобы не во вред соплеменникам.

Карпаты представляли собой не одну вершину, а десятки лощин и хребтов, которые необходимо было преодолеть. Поначалу навстречу не попадалось никого, кроме горных птиц, а затем на высоте, где уже начинает кружиться голова и саднит легкие, монголы наткнулись на замерзшее тело – как вскоре выяснилось, всего лишь первое по счету. Оно лежало отдельно, с руками и лицом, иссушенными ветром до черноты, напоминая головешку. Труп был запорошен снегом. Один из тысячников дал своим воинам задание раскопать похожие бугорки по соседству. Там тоже обнаружились тела. Лица были как тюркские, так и славянские, многие с бородой. Мужчины лежали с женщинами, а между ними были втиснуты такие же замерзшие дети. На высоте они сохранились. Тела были иссохшие, а плоть навсегда обратилась в камень.

Их насчитали целые сотни. Оставалось лишь гадать, кто это такие и что заставило их добровольно избрать смерть в горах. Судя по всему, эти люди были не старыми, хотя кто его знает… Может, они пролежали здесь уже целые века или, наоборот, умерли от голода за месяц-другой до того, как сюда добрались воины-монголы.

Зимние ветры и снега словно распахнули двери в новый мир. Первый же снегопад засыпал звериные тропы, а вскоре начали расти сугробы, которые приходилось разгребать для каждого нового шага. От беды спасали лишь цепочки разведчиков на перевалах вкупе с многочисленностью и дисциплиной самих туменов. Тех, кто впереди прокладывал путь лопатами и руками, Субудай менял местами с теми, кто шел в задних рядах. Люди и повозки тянулись по широкой колее из бурой слякоти, протоптанной десятками тысяч ног и копыт. Остановить продвижение монголов снег не мог: они зашли уже слишком далеко.

С наступлением настоящих холодов раненые и слабые начали умирать. Тумены проходили мимо все большего числа сидящих на обочине фигур с поникшими головами. За годы вне родных земель на чужбине родились дети. Их маленькие тела замерзали быстро, и ветер ерошил их волосы. Мертвых навсегда оставляли в снегах. На пищу живым шли лишь палые лошади, тощие от измождения. И все это время тумены безостановочно двигались вперед, пока вдали не увидели перед собой равнины, означавшие конец мытарствам в снежном плену. Переход через горы занял на два с лишним месяца больше, чем планировал Субудай.

По другую сторону Карпатских гор тумены собрались, чтобы проводить своего военачальника, одного из основателей монгольской державы. В мрачном молчании сидели не понимающие происходящего воины-инородцы, глядя и слушая, как поют монгольские шаманы, повествуя об усопшем. История жизни и деяний такого человека, как Хачиун, заняла день, ночь и еще один день. Воины на своих местах ели и, поминая брата Чингисхана, пили кумыс и арак, предварительно разогретый из ледяной каши, в которую он превратился в бурдюках. На закате второго дня Субудай сам зажег пламя погребального костра и отошел в сторону, глядя на поднявшийся столб тяжелого черного дыма. При этом Багатур не мог не думать, что тем самым подает сигнал врагам. Для любого зрячего дым означал, что монголы перебрались через горы и достигли равнин. Орлок задумчиво покачал головой, припоминая белый, красный и черный шатры, что некогда возводил перед городами Чингисхан. Первый был просто предложением быстро сдаться. Второй возводился, когда враг сдаваться отказывался, и тогда монголы обещали перебить всех мужчин, способных носить оружие. Ну и наконец, черный шатер означал, что пощады не будет никому, а на месте города останется лишь черная обугленная земля. Быть может, сейчас этот масляно-черный дым, пронизанный жгучими искорками, служил для тех, кто его видит, дурным предзнаменованием. Пусть ужаснутся: пришел Субудай со своим войском. Он усмехнулся собственному тщеславию: его люди измождены, ослаблены непосильным трудом. Но уже скачут вперед разведчики, которые отыщут место, где они смогут отдохнуть, а те из них, кто отморозил пальцы рук и ног, успеют восстановиться.