Кости холмов. Империя серебра

– Ну так беги, чего ты стоишь! Давай срочно к Яо Шу и составь письмо. И пусть новость летит к тому, кому она предназначена. Держи. – Сорхатани сняла с пальца перстень и торопливо сунула сыну в ладонь. – Вот тебе печать твоего отца. Сделаешь оттиск на воске, и пусть первый гонец отправляется в путь. И внуши ему, что важнее сообщения он еще никогда не доставлял. Если вообще когда-то стоило создавать почту, так это именно для такого случая. Все, лети!

Хубилай кинулся по коридорам бегом. Сорхатани, прикусив губу, проводила его взглядом, после чего заторопилась в другую сторону, к покоям Дорегене. Где-то там уже слышались возбужденные голоса. В городе весть надолго не задержится. Уже с утра новость разлетится из Каракорума во всех направлениях. При мысли об Угэдэе сердце пронзила печаль, но Сорхатани, сжав кулаки, ее подавила. Горевать некогда. С этого дня мир стал иным, а все остальное ушло безвозвратно.

За то, что Хубилай так быстро добрался до письменного стола Яо Шу, он должен был сказать спасибо своей матери. Дверь в рабочие покои ханского советника плотники уже заменили, но замок вставить не успели, подготовили только место для врезки. А потому дверь под легким нажимом отворилась, выпустив волну зимнего холода. Хубилай, зябко просеменив к столу, отыскал на нем цзиньское огниво и принялся кремнем высекать искру, пока не запалил кусочек трута. Лампа была маленькой, и он прикрыл ее, но во дворце уже начали раздаваться взволнованные голоса, послышался шум шагов. Воды, чтобы развести чернила, Хубилай не нашел, поэтому просто поплевал на чернильный камень и, марая пальцы, взялся разводить пасту для туши. Кисти из барсучьей шерсти Яо Шу содержал в безукоризненном порядке, и Хубилай, выбрав самую тоненькую, принялся с кропотливым усердием выводить на пергаменте цзиньские иероглифы.

Хубилай только закончил писать и присыпал иероглифы песком из песочницы, когда дверь в покои с легким скрипом отворилась. Нервно подняв голову, он увидел на пороге Яо Шу в ночном халате.

– Объясняться нет времени, – отрывисто сказал Хубилай, вставая и сворачивая в свиток мягкий и гладкий как шелк пергамент. Таким образом судьбоносные для державы строки оказались скрыты от глаз цзиньца. Пролив из лампы немного расплавленного воска, юноша приложил к посланию отцову печать, оставив глубокий оттиск, и смерил ханского советника суровым взглядом.

Яо Шу попеременно взирал то на свиток, то на поблескивавшую восковую печать, которую Хубилай сейчас подсушивал помахиванием. Советник не мог взять в толк, чем вызвано напряжение, сквозящее в облике бывшего ученика.

– Я увидел свет, – сказал он. – У меня ощущение, что полдворца не спит. Ты не знаешь, что происходит?

При этом он как будто невзначай остановился в дверях, загораживая проход.

– Не я должен сообщать тебе об этом, – ответил Хубилай. – Я спешу по поручению хана.

В глаза Яо Шу он смотрел безбоязненно, не давая себя запугать.

– Боюсь, мне придется настоять на объяснении по поводу этого… вторжения, – произнес советник. – Прежде чем отпустить тебя.

– Настаивать нет смысла, поскольку это дело семейное.

Хвататься за висящий у бедра меч Хубилай себе не позволил. Да и незачем: советника клинком не испугаешь. Какое-то время наставник с учеником неотрывно смотрели друг на друга. Хубилай молча ждал.

Наконец Яо Шу с досадливым вздохом посторонился, давая пройти. При этом его взгляд упал на столешницу, где рядом с еще влажным чернильным камнем были в беспорядке разбросаны письменные принадлежности. Он открыл рот для очередного вопроса, но Хубилая уже и след простыл; издали доносился лишь топот бегущих ног.

Путь от дворца до яма занял мало времени. Это был как раз центральный узел, связывавший Каракорум со всеми, даже самыми отдаленными уголками империи, от царства Цзинь на востоке до бог весть каких краев на западе. Хубилай во весь дух несся вначале через крыло дворца, затем по внутреннему двору и вдоль крытой галереи – вокруг сада, где гулял холодный ветер. В саду мелькали факелы, освещая то место, где телохранители обнаружили тело хана. Скоро советник узнает об ужасном событии.

Выскочив из дворца, юноша побежал по серой в предрассветных сумерках улице. Он поскользнулся на булыжной мостовой, заворачивая за угол, увидел огни яма. Там постоянно, в любой час дня и ночи, кто-нибудь дежурил. Он позвонил, проходя под каменной аркой в просторный внутренний двор. По обе стороны двора тянулись конюшни, где всегда были готовы в дорогу ямские лошади. Хубилай стоял, переводя дух. Слышно было, как в ближнем стойле фыркает и бьет копытом в дверь лошадь. Кто знает, может, его нетерпение передалось и ей.

Почти сразу во дворе показалась кряжистая фигура. Пожилому однорукому воину нынешняя должность наверняка досталась за прежние заслуги, в том числе за потерянную в бою конечность. На жалкий обрубок Хубилай предпочел из вежливости не смотреть.