К счастью, балерина выключила музыку. Она была расстроена, но по-прежнему полна решимости.
После этой репетиции состоялась большая разборка в родительском чате: мамы мальчиков против мам девочек. Я тоже заявил маме, что категорически против бала, и она приняла в них активное участие, приведя целый ряд веских аргументов. Даже папа Никиты вступил в этот чат, чтобы высказать всё, что он думает о балах, балеринах, девочках и их мамах. По крайней мере мама так сказала, мне она прочесть не разрешила.
И вдруг, когда казалось, что победа в кармане, мама Вергилии сделала ход конём, пообещав, что девочки сыграют с нами в футбол, если мальчики согласятся на бал. (Значит, во время разборки они успели образовать отдельный женский чат и там выработать единую позицию.) Это предложение внесло раскол в ряды мам мальчиков.
Мама, естественно, спросила моё мнение. Это было непростое решение. С одной стороны, совершенно идиотский бал, где Маруся будет танцевать с Матвеем, с другой – футбол всем классом дорогого стоил.
– Согласен, – сказал я.
– Как скажешь, – пожала плечами мама.
Конечно, ей было неловко покидать лагерь антибальщиков после того, как она фактически его возглавила.
Её уход предрешил финал. Папа Никиты больше не высказывался. Видимо, разбил телефон – Никита рассказывал, что такое уже случалось.
Что ж, балу и футболу быть.
Никитка на следующее утро был мрачнее тучи.
– Предатель, – пробурчал он, когда я сел за парту.
До урока ещё оставалось время, и я сказал:
– Пойдём выйдем.
И мы вышли.
– Ну чего ты? – сказал я виновато. – Весь бал на пять минут – выйти, потолкаться и на футбол.
– Тебе легко говорить – ты-то танцуешь с Танькой, а я?
– И что радостного танцевать с Танькой? Вергилия танцует в сто раз лучше!
Никита застонал.
– Не хочууу! Ни за какие коврижки!
– Ну, давай поменяемся, – предложил я и тут же прикусил язык: танцевать с Вергилией, может, и лучше, чем с Танькой, но она мне этого не простит.
– Ты правда готов поменяться? – взгляд Никиты исполнился надежды и благодарности.
– Я-то готов, – промямлил я, – а вот…
– Эх ты, трепло! – махнул рукой Никита. – Мне папа освобождение выбьет.
И ушёл. На уроке мы не разговаривали, и я придумывал, с какого конца зайти, чтоб исправить дело. Ведь если Никитка не будет ни танцевать, ни играть, весь выпускной насмарку. А если он не будет танцевать с Вергилией, она ужасно расстроится. Надо его уговорить, но как? Я вспомнил, что у мамы самыми убедительными получаются аргументы из серии «представь себя на его месте». Но до конца я свою линию не продумал – Наталья Сергеевна отвлекала.
Как только прозвенел звонок, я снова сказал Никите очень серьёзно:
– Пойдём выйдем.
Никита недовольно вздохнул, но последовал за мной.
– Послушай, – я неожиданно перешёл в наступление. – Вот представь себя на её месте.
– Чьём? Балерины? – не понял Никита.
– Нет, на Вергилином.
– В каком смысле?
– Ну вот ты о чём-то мечтаешь… Сыграть в футбольной сборной школы…
– Я и мечтаю.
– А тебя не берут…
– Меня и не берут.
– Обидно же? – обрадовался я.
– Нет, – спокойно ответил Никита.
– Ну хорошо. Представь, что с тобой никто не хочет танцевать. Никто и ни за какие коврижки.
– И?
– Не обидно?
– Ни капельки.
– Ну, хорошо.
– Да что ты заладил «хорошо» да «хорошо»? – начал раздражаться Никита.
– Хорошо, последнее, – я сделал паузу. – Представь, что ты влюблён.
– В кого-о? – закатил глаза Никита.
– Да хоть в Таньку.
– Не могу представить.
– А ты напряги воображение.
– Не хочу.
– Хорошо, ты влюблён в самую прекрасную девочку…
– Кто это?
– Не важно. Ты влюблён, приглашаешь её на день рожденья, а она отказывается. Без уважительной причины. Просто потому, что… ты дочь поэта.
Никита округлил глаза.
– То есть сын поэтессы, – поправился я.
– Какой поэтессы?
– Не важно, какой. Важно – что ты весь такой творческий, ну, такой…
– А-а, – понимающе протянул Никита, – с приветом.
– Ну, вроде того.
– И что?
– Вот представь свою реакцию.
– Ну, я бы, наверное, расстроился, – наконец сделал усилие Никита.
– Во-от! – вскричал я торжествующе.
– Что «во-от»? Причём тут Вергилия?
Тщетно пытался я ухватить нить своей мастерской аналогии…
– В общем, – вздохнул я, – она мечтает об этом бале. Возможно, давным-давно мечтает. На танцы ходит. А теперь никто не хочет с ней танцевать, понимаешь?
– Так и танцуй сам, раз такой жалостливый.
– Я? Я хочу с Марусей, – вырвалось у меня вдруг, и очень хорошо, что вырвалось, потому что иначе все мои пламенные речи снова оказались бы пустой болтовнёй.
– Ладно, – вздохнул Никита. – Станцую. Но потом я наваляю тебе голов.
– По рукам.
И мы отправились на русский. И весь русский я придумывал, как провернуть рокировку с Матвеем. Поговорить с ним по-мужски? Поговорить с Марусей? С Вергилией? Да, самое верное – с Вергилией. У неё явно есть контакт с балериной. А если не согласится, то придётся рассказать, что Никита добился бы освобождения от бала, если бы не я.
После русского я направился к Вергилии. По дороге смотрю – Маруся склонилась над каким-то новым учебником по математике, у меня аж в глазах зарябило – столько там дробей на одной странице.