Котнэппинг

Бледные пальцы Ровены, лишенные колец, гладили одноразовый стакан так, точно обнимали хрустальный бокал. Ее лицо смягчилось от грустных воспоминаний, на нем отразилась печаль о несовершенстве мира, о том, какой она была когда-то, и о том, что с ней сделал Честер.

— Он видел меня за работой, только и всего. Он видел, как тщательно я подбирала слова для рецензий моим авторам. Он видел, как я расстраивалась, когда не могла предложить им оплату и условия, которой, на мой взгляд, заслуживали их произведения. Он видел, как они доверяют мне и полагаются на меня. Он видел, как хороший редактор — а я была хорошим редактором! — умеет поддержать талант писателя, помочь ему развиться и прийти к тем достижениям, на которые он способен. Он был заворожен тем, как авторы делились со мной своими проблемами — семейными, денежными. Писательство — долгое и одинокое дело. Автор всегда надеется найти редактора, который будет прислушиваться к нему, а такие сегодня редки. Редакторы сегодня подобны странствующим повитухам. Они порой увольняются в середине процесса работы над книгой и не способны вложить частицу себя ни в автора, ни в его рукопись, которую они зачастую даже не дочитывают до конца.

— И Честер взял от вас все, что вы умели, вывернул наизнанку и стал плохим редактором.

— Скорее, разрушительным. Причем, это у него получалось бессознательно. Вы, должно быть, слышали, что он начинал как доктор, в те времена, когда врачи были почти богами. Пациенты приходили к нему со своими болезнями, они были перед ним беззащитны и показывали свою беззащитность, как начинающие авторы, приносящие слабые рукописи. Все эти годы он страдал от отсутствия такой власти, позиции вершителя судеб.

— Так почему же он оставил медицинскую практику?

— Ему пришлось. Вы что, не догадываетесь?

— Нет, — призналась Темпл.

— Нарушение врачебной этики. Противозаконные действия, повлекшие смерть больного. У него отобрали лицензию, он потерял свою практику, потерял власть. Он не мог оправиться от этого до тех пор, пока не познакомился со мной и не увидел другой путь, который позволял ему держать жизни людей в кулаке и зарабатывать на этом деньги. И, самое замечательное, что он изобрел медицинский триллер, так что все тогдашние чувства вернулись, как в сказке.

— Вы меня пугаете. Он в вашем рассказе выглядит каким-то злодеем со страниц им же изданных книжек.

— О, нет, — Ровена улыбнулась. — Нет! В книжках “Пенниройял Пресс” вы как раз не найдете злодейских докторов. Единственный, кто безнаказанно позволяет себе такое время от времени, это Оуэн Тарп, не знаю уж, по какой причине. В триллерах “ПП” полно некомпетентных, тупых, сумасшедших и преступных медсестер. Еще там есть противные пациенты, бесполезная администрация — особенно, если это женщины. Но подлец-доктор в них большая редкость.

— Напомните мне, чтобы я их не читала. Клаудиа говорила, что Честер назвал Лорну Фенник конем с яйцами. Он ненавидел женщин?

Ровена кивнула:

— Так глубоко, что не мог признать это на сознательном уровне.

— Но за что?

— Это знал только сам Честер. Он редко говорил о своем прошлом, но я предполагаю, что в школе его унижала учительница.

— И это на всю жизнь настроило его против женщин?

— Похоже, — Ровена улыбнулась. — Я помню, как он не единожды ворчал, что женщинам не место в медицинских институтах, — она вздохнула. — Он не был красавцем, и в юности ему не слишком везло с девушками. Возможно, поэтому он потом и женился пять раз — чтобы доказать, что не хуже других. После нашего развода я поняла, что он боится уронить свое достоинство в соперничестве с профессиональной и компетентной женщиной. Поэтому Лорна и не смогла с ним долго работать.

— Лорна Фенник работала у Честера Ройяла?!

— Она была у него ассистентом, когда он только начинал сотрудничать с “Рейнольдс, Чаптер и Деус”. Лорна никогда не была его женой, но она такая же жертва “дрессировочной площадки для женщин” имени Честера Ройяла, как и Мэвис Дэвис.

— А мужчин он так же дрессировал?

— Жажда власти не разбирает, каким топливом ее подогревать. Но, во всяком случае, его не так сильно заботило стремление одержать верх над мужчинами, как над женщинами.

— Неудивительно, что его убили.

— Неудивительно. Кто-то решил, что с него хватит.

— Не вы.

— Рада, что вы не придали этому форму вопроса. Не я. Я исследовала нашу с ним жизнь так же, как я бы анализировала композицию романа. Я поняла, на чем он сдвинулся и какие из моих недостатков сделали меня такой для него полезной, такой… пригодной к использованию. Эта наша повесть давно окончена. Старая, старая сказка. Такая старая, что горечь на ее страницах впиталась и высохла. А теперь и сам Честер стал историей.

— Что вы имеете в виду?

— Рукопись, которая когда-то была напечатана и не имела успеха. Снята с повестки дня.

Темпл подумала, что это определение очень подходит к данному конкретному случаю.

— Почему вы сразу не объявились, когда он был убит?

— А зачем? Я не последняя жена, после меня было еще двое. Мне наплевать, как и ему было наплевать на меня.