Котнэппинг

— Хорошо, что вы так к этому относитесь, — Темпл подумала, сможет ли она когда-нибудь так же оставить в прошлом Макса. — Из того, что я узнала о Честере, следует, что, видимо, как врач он был ужасен. Слава Богу, что его лишили лицензии еще в молодости. Что там был за случай, вы не знаете?

— Женщина умерла — насколько я поняла, в родах.

— В родах?!.. Он что — был гинекологом?

Ровена грустно кивнула.

— Да как он мог быть гинекологом — с его ненавистью и отвращением к женщинам?.. — поразилась Темпл. — В смысле, младенцы, чудо рождения и все такое…

— Я вижу, у вас никогда не было детей?

— Нет. А у вас?

— Был. Очень давно, в юности. Я его потеряла. Это тоже старая история, и она не имеет отношения к Честеру.

— Сочувствую вам. И вы никогда не пытались повторить?..

— Никогда, — лицо Ровены затвердело. — Материнство — не только розовые кружева и нежный лепет. Это еще и боль, и беспомощность. Беременная женщина абсолютно зависимое существо. Она во всем полагается на врача, а он видит ее в самом худшем виде — опухшую, покрытую пятнами, с огромным животом, испуганную. Он осматривает ее в самой беспомощной позиции из всех возможных. Вы слишком молоды, чтобы слышать об этих ужасных историях — часто гинеколог диктовал женщине, когда и сколько детей ей иметь, даже после того, как появились противозачаточные таблетки: их нельзя было купить без рецепта. Доктор определял срок ваших родов; если этот срок был для него неудобен, как это случилось со мной, он отдавал медсестрам распоряжение связать ноги пациентке — возможно, чтобы он успел выпить на вечеринке два лишних мартини, прежде чем идти в госпиталь. Как раз мой случай. Доктор мог заставить пациентку почувствовать себя тупой, бесполезной и слабой. И эти доктора часто так и делали. Спросите любую женщину старше тридцати пяти.

— Это действительно было “недоброе старое время”, да?

Ровена Новак кивнула, ее лицо исказилось. Темпл не знала, была ли это гримаса горечи от давних воспоминаний о несчастной беременности и родах, полных унижения и стыда, или о мысли о покойном Честере Ройяле.

— Когда я, наконец, узнала, — голос Ровены звучал медленно и твердо, — про тот случай с лишением лицензии — я ушла от него.

Темпл сидела в своем “шторме” с работающим мотором, включив вентилятор на полную мощность, и вырванная страница телефонной книги дрожала в ее руке.

Было четыре часа пополудни. Она уже побывала в четырех районах Лас-Вегаса, про которые раньше даже не знала, что они существуют. И все еще не нашла частного детектива, так безрассудно предложенного ею Эмили Эдкок. Все, что она нашла — это неприятности. Частные детективы в телефонной книге делились на две категории. Первая — сыщицкие конторы, которые не собирались заниматься сомнительными вещами вроде доставки выкупа котнэпперу, не ставя в известность полицию. Вторая — легендарные одинокие волки, чьи вывески висели на дряхлых строениях в местах, пользующихся дурной репутацией. Темпл не могла доверить никому из этих скользких личностей пять тысяч долларов. Она начала понимать, почему так много детективных романов начинаются с того, что женщина, попавшая в нелегкое положение (к сожалению, она испытала это на собственной шкуре) прибегает к помощи какого-то незнакомца с офисом на подоконнике.

Этот последний — ее последняя надежда — жил в районе, где ржавые машины стояли, точно кибер-панковые скульптуры, на заметенных песком парковках, и камни на крышах оттенялись только гравием во дворах. Агавы и кактусы, сгрудившиеся вокруг приземистых одноэтажных коробок, давали некое подобие колючей тени.

Темпл вышла из машины, заперла ее на замок и пошла к дому. Если ей повезет, Е.П.О’Рурка не будет дома.

Нежившиеся на солнце ящерицы разбежались при ее приближении, замерев поодаль, словно маленькие тиранозавры, на своих кожистых задних лапах, и смотрели на нее блестящими черными глазами. Почва была раскаленной, как днище горячей духовки, жар от нее поднимался вверх, на полпути встречаясь с яростными лучами солнца. Темпл чувствовала, как пот выступает на ее лице и плечах и тут же испаряется. Ощущение было не таким уж неприятным — как будто тебя проглаживают утюгом с опрыскивателем, — подумала она.

Несколько соседних домов выглядели необитаемыми, кроме одного, на четыре дома дальше, откуда доносился грохот басовых колонок на волне радиостанции, передающей рок. Новенький “харлей” был прислонен к обшарпанной задней двери. Вдалеке грязный мопед гудел важно и глухо, как пикирующий шершень.

Темпл постучала в затянутую сеткой внешнюю дверь, на которой зеленая краска едва держалась и, казалось, должна осыпаться от ее стука. Вторая дверь была деревянной, с единственным темным оконцем высоко над ручкой.

Эта дверь отворилась наполовину. В темном проеме стоял человек — худощавый жилистый тип с прищуренными от яркого света глазами.

— Чего?

— Мистер Е.П.О’Рурк?

— И чего?

— Я хотела бы обсудить вопрос о расследовании.