Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля

Там очень важно было вступление от автора. И Юра придумал: «На далекой на реке на Уссури, там в зеленой высокой тайге, где медведи живут белогрудые, где олени ревут благородные, Амба бродит там, Амба — тигр уссурийский». И очень хорошая находка была дальше. «Да. Он был уссурийский от носа до хвоста. И даже полоски у него были уссурийские». Это придумка очень в духе Коваля.

Потом, когда в фильме от дыхания тигренка прорастает семечка и вырастает подсолнух, закадровый голос Леонова говорит: «Да что же это такое? Подсолнух посреди зимы! Уж не женьшень ли озимый». Такие парадоксальные Юрины вставочки очень хорошо ложились в тему. Замечательная сказка и очень хорошее кино получилось у нас. На фестивале в Таллине в 1982 году «Тигрёнок» получил приз детского жюри.

После «Тигрёнка на подсолнухе» был некоторый перерыв у нас с Юрой, а потом возникла идея сделать полнометражное кино под общим названием «Архангельские новеллы», состоящее из нескольких фильмов. Этот наш сценарий тоже нелегко проходил в Госкино. Мы с Юрой довольно долго думали, очень интересная была работа, много разных черновиков. И в 1986–87 году выпустили два фильма по сказкам Писахова «Апельсин» и «Перепилиха», и по замечательному трагическому рассказу Шергина «Для увеселения». После этого удалось уже сценарий пробить, и надо было написать связки между фильмами «Не любо не слушай», «Волшебное кольцо», «Апельсин», «Перепилиха» и «Поморская быль». Связки о том, как старый помор рассказывает рыбакам свои были и небылицы. В этих связках были очень интересные Юрины находки, например, скомороший зачин «Волшебного кольца»:

… поморскую сказку-скоморошину,
про доброго Ваньку и царя нехорошего,
про хитрую царскую дочку Ульянку,
которая хлебала в Париже солянку,
а также расскажет сия эпопея
про верных друзей и змею-скарапею.

Этот фильм вобрал в себя двенадцать лет работы. Получилось большое полотно, в нем начало и финал были эпически былинными, а внутри были много смешного. И в 1989 году была очень хорошая значительная премьера нашего фильма «Смех и горе у Бела моря». На сцене были и портрет Шергина, и корабль из его комнаты, на вечере были его наследники, священник, который соборовал Шергина, и звучал голос самого Бориса Викторовича. Юра как соавтор сценария был горд, ведь работа в кинематографе — это отдельный, очень значимый для него этап жизни.

Последний фильм, который мы сделали вместе, был «М15(;ег Пронька». Здесь очень много было придумано вместе с Юрой в сценарии, хотя и в самом «Проньке Грезном» у Шергина много было озорного, смешного и хорошего. Самое начало 90-х было временем создания кооперативов, развития частной торговли. И в «Мистере Проньке» зазвучало слово «кооператив». Вещь, написанная в тридцатые годы, оказалась настолько злободневной, что даже сейчас посмотреть — ни прибавить, ни убавить.

В этом фильме он очень точно нашел название, ведь у Бориса Викторовича эта вещь называется «Пронька Грезной», а в нашем фильме «мистер» писалось латинскими буквами, а уж Пронька русскими. Вслед за этим Юра придумал стихотворный зачин в стиле скоморошьего, балаганного райка:

Невероятная история
про грезного Прения,
про пари американско,
про семейство царско,
про меньших братьев ковбоев…

Юра говорит: «Похожих как два куска обоев». И они действительно такие в фильме, это очень хорошо легло. Он часто придумывал такие ключевые слова, которые легко ложились на канву сценария. В 1991 году Юра был на теплой премьере в Доме кино и очень радовался, что фильм понравился его другу Ролану Быкову.

Завершив нашу совместную деятельность этим фильмом, мы с ним встретились весной 1995 года, он тогда неважно себя чувствовал… А в июле друзья пригласили нас с женой пожить на Волге. Оказалось, это недалеко от Плуткова, и мы поплыли по Нерли на моторке к Юре в деревню. По пути я зашел в магазин, купил бутылку водки. Мы пришли к дому, он был покрыт новым шифером. Вышла Наташа, потом Юра. Дом был такой обжитой: запахи, тепло — все было, о чем Юра мечтал, когда писал о деревенской жизни. Мы разговорились. «Вот, — говорит, — дом покрыл новой крышей». Повел меня в свою чердачную мастерскую, показал последний натюрморт — синие цветы. Было видно, что он неважно себя чувствует, и о бутылке я даже не заикнулся. Он мне рассказал о гонораре в виде части тиража за последний сборник, я с ним поделился идеей поставить шергинского «Пинежского Пушкина». Говорю: «Ты поправляйся, мы с тобой обязательно возьмемся». Поговорили, попрощались, во дворе бегал пятилетний Алёша. Это было 29 июля 1995 года.