Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля

Юра был очень возбужден и скрыть свою нервозность не мог, но старался смехом перебить свой ужас перед встречей. Наверное, ему было страшно, что важные для него события в руках стороннего и, может быть, незаинтересованного человека. Юра был очень ранимым и незащищенным. Яша, человек очень чуткий и тонкий, понимал Юру лучше всех и наравне принимал участие в этом полубезумном походе. Он забегал вперед, поворачивался лицом к нам, смешил и смеялся сам (кстати, был он в этой новой подаренной рубашке). Мы шумели, хохотали, редкие прохожие оборачивались, но это только добавляло куражу. Помню, как мы все вошли и даже были приглашены к столу, помню и изумление на лице хозяина при виде нас… Мы часто с Таней обсуждали, что связывает Юру и Яшу. Яков Аким, известный поэт, замечательный детский писатель, был старше Юры, и такое легкомысленное времяпрепровождение было вроде бы не солидно, но в это время они были неразлучны. Я думаю, что все дело в Яшином умении дружить, его желании понять другого. Ему легко можно было доверится. Но в их парочке со стороны было все же что-то булгаковское.

Про себя Юра говорил: «Я — мужчина общественный!» Имел в виду, что принадлежит всем. И как подтверждение его «принадлежности всем» — такой случай. Сидели мы вечером втроем — Таня, Юра и я, и вдруг Юре приходит идея куда-то ехать. Да поздно уже, нигде нас не ждут. Но не тут-то было! Подхватываемся и едем в центр. «Сейчас я вас удивлю», — говорит Юра и привозит нас к Дому архитекторов. А там все закрыто. Время — к полуночи. Так нет, он достучался, двери открыли и даже пустили в уже пустой зал ресторана, и, самое удивительное, все были рады видеть Юру. «Вот я какой!» — смеялся Юра. Ему было необходимо, чтобы его любили. «Без этого я как цветочек без поливки», — цитировал он сам себя.

Одно время мы с Юрой переписывались, и он писал очень подробные и смешные письма, что-нибудь обязательно пририсовывал. В одном письме рассказывает, как приехал на дачу помочь маме сажать ноготки, а мама уговорила его сбрить бороду. «Без бороды чувствую себя декольте», — пишет Юра. Талантлив Юра был во всем — ив письмах, и в отношениях, и в игре на гитаре, и в живописи. На стене у меня висит подаренная Юрой картина. Узкая, мощенная булыжником улочка приморского городка ведет к морю. На обороте размашистая подпись: «Многоуважаемой Айлар от автора. Юрий Коваль. 1979 год».

Грустно, что Юра не узнает обо всех добрых словах, которые здесь напипгут, он бы очень порадовался. При жизни ему так не хватало этой поддержки. Ему было необходимо, чтобы его хвалили, чтобы им восхищались и обязательно говорили ему об этом. Грустно, но и замечательно знать, что для каждого, с кем его сводила судьба, Юра был ярким и важным событием.

Октябрь 2007 года

Владимир Лемпорт. На южном берегу (фрагменты прозы)

Февральским днем по берегу Черного моря брела компания: трое высоких и один среднего роста, но крепкий. Самый высокий звался Минаевым Юрием Николаевичем, чуть пониже — Ковалем Юрием Иосифовичем, еще пониже — Силисом Николаем Андреевичем, а среднего роста, но крепким был я, автор этих строк, Лемпорт Владимир Сергеевич. Минаев был строящим архитектором Артека, по которому мы шли мимо обшарпанных цветных коттеджей; им уже по четверть века каждому, да и автор их Юрий Николаевич был уже не тонкий длинный мальчишка, выпускник архитектурного института, а пятидесятилетний полнеющий блондин. <… >

Мы, собственно, к нему и приехали, захватив с собой Юрия Иосифовича Коваля, известного писателя и, главное, нашего старого друга, который, по счастливому совпадению, приехал что-то написать в Доме творчества.

Под самой горой Аю-Даг, или Медведь-горой, Минаев строит элитарную гостиницу для членов ЦК и приезжих партийных товарищей из-за границы. Собственно, Аю-Даг — цель нашего приезда в Артек; архитекторы Полянский и Минаев предлагают украсить этот пансионат нашей керамикой, и нам необходимо посмотреть что и как

Примерно год назад Юрий Николаевич оступился и провалился в какую-то щель в кромешной тьме этой стройки. Они шли с прорабом, и вдруг прораб обнаружил, как только что маячивший во мраке перед ним Минаев исчез. Стон откуда-то снизу позволил обнаружить архитектора в подвале без сознания, со сломанной ключицей и с разбитыми очками. Коваль ярко представил себе, как он тоже проваливается, и не пошел с нами на стройку, а предпочел остаться у моря и рисовать огромных бакланов-чаек, что с криком носились над волнами. Видимо, где-то рядом проходил косяк ставриды. <… >

* * *

… Солнечным утром к нам в гостиницу «Ореанда» пришел писатель Коваль. Он был не в черном вельветовом пальто, в котором обычно ходит по Ялте, а в телогрейке защитного цвета и с большим альбомом для рисования под мышкой. Писатели рисуют, а художники, как видите, пишут. В это утро было поставлено на стену фойе гостиничного кинотеатра мое керамическое панно на тему «Искусство». <… >