Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля

После, уже в гостинице, у нас в номере я спросил:

— Юр, ты чего, правда не знал, что перед обкомом должен стоять Ленин?

Он несколько по-рачьи, чисто по-ковальски, выпучил глаза, рассмеялся и сказал:

— А откуда я мог знать?! Действительно…

Он старался не обижать людей. Но при этом был весьма и весьма разборчив. Однажды я стал корить его за знакомство с неким недостойным педагогическим деятелем. Он пожал плечами, улыбнулся:

— Что поделаешь, Серж? Подсунули!

Он был сложный и мудрый человек. Как теперь кажется, многое он знал наперед. Говорил: «Не умру, пока не допишу роман „Суер-Выер“». Роман был закончен Ковалем за несколько недель до смерти.

Писатель Александр Дорофеев, один из самых любимых Ковалем людей, рассказывал, что недели за три до смерти Юра сидел у Дорофеева, выпивал и рассказывал о своем переводе японской сказки про Белую Кошку, которая прожила тысячу жизней. Не докончив рассказа, Коваль заплакал… На похоронах за траурной процессией шла белая кошка. Потом сидела в стороне и смотрела, как опускают гроб, как засыпают могилу… Что это?

Юрий Коваль… Главное, конечно, что он был писатель. Большего я не скажу и ничего нового не скажу. И, боюсь, никто не скажет. Всё в его книгах.

Проститься с ним собралось много народу, И когда началось отпевание, я подумал, что все мы, собравшиеся, умрем в недалеком, по-видимому, будущем. А умерший Коваль будет жить долго.

Опубликовано в газете «Книжное обозрение», 1995,22 августа, № 34

Эдуард Успенский. О Юрии Ковале

Писать о Юре Ковале мне трудно. Во-первых, он был очень живой человек, постоянно находившийся в движении — как тела, так и мысли. Во-вторых, мы с ним не были друзьями, мы были приятелями. Поэтому я практически ничего не знал о его семейной и дружеской жизни.

Тем не менее, большое количество времени мы проводили вместе, связанные писательскими делами и путешествиями.

Я влюбился в Коваля после повести «Приключения Васи Куролесова» и всем встречным говорил, что никогда не встречал такого рода юмор, как у него.

— Сами посудите, — говорил я. — «На скамье сидел человек с неспелого цвета лицом». Или: «Ну и фамилия у капитана, — подумал Вася, — Болдырев. Как будто самовар в речку упал»,

И мы стали внимательно посматривать друг на друга, потому что ему тоже нравились мои книги.

Помню, у меня и у Юры одновременно вышли в свет книги. У меня «Гарантийные человечки». У Юры «Недо-пёсок». Обе книги я привез в село Троицкое под Переславлем-Залесским, где в то время жила моя семья.

Я дал обе книжки своей семилетней дочери Татьяне читать. Через некоторое время спрашиваю:

— Какая книга больше понравилась?

— А как? По-смешному или по-интересному?

— По-смешному.

— «Недопёсок».

— А по-интересному?

— Тоже «Недопёсок».

Меня утешило только то, что, когда я через несколько лет спрашивал у нее содержание обеих книг, она лучше запомнила «Гарантийных».

Примерно в это время я напечатал в газете «Известия» статью «Шкурка с друга», после чего попал в опалу у могущественной для детской литературы Тамары Куценко — бывшей вождихи ЦК комсомола. В то время она была заместителем председателя комитета по печати Николая Свиридова. Статья осуждала ее идею о «настоящих» писателях, и бедной Куценке сильно влетело. Потому что в то время сильно считались с газетными заметками.

И меня, в смысле печатания книг, закрыли наглухо. Точно также закрыли Юру.

В основном печатались книги Анатолия Алексина, Сергея Михалкова, Агнии Барто, книги о детстве Ленина, о дедушке Калинине и прочих.

Как человек, не терпящий непорядка, я уговорил Юрия и Григория Остера (он тоже был зачеркнут) написать письма в ЦК КПСС о том, что нас совсем не печатают. Что за последние пятнадцать лет не появилось ни одного нового имени. Что печатают в основном Алексина, а «им одним не исчерпывается вся советская детская литература».

Из ЦК пришла команда разобраться. И назначена была встреча работников издательства «Детская литература» с людьми из Комитета по печати. С одной стороны министр Свиридов, его заместительница Куценко и компания (какая-то Алексеева, какой-то Сергованцев). С другой — директор «Детской литературы» Галина Кузьминична Пешеходова, главный редактор Александр Виноградов и, разумеется, мы с Ковалем.

Намечалось персональное дело, мощный разнос с оргвыводами. Меня обвиняли в создании двухпартийной системы в «Гарантийных человечках» — 127 х 220, а Юрия в том, что недопёсок сбежал из концлагеря.

На наше счастье и на счастье «Детской литературы», об этом заседании узнала Агния Львовна Барто. Она любила и ценила Коваля и попросила Сергея Михалкова заступиться за него. И он тоже пришел на разборку.

Перед началом мы с Юрой договорились, что я возьму на себя роль истерика — затравленного творца, а Юра — роль успокаивателя-примирителя.

Я буду кричать, что чиновники — негодяи, бездари, затравливают и уничтожают талантливых творцов, а Юра будет говорить: