Ковалиная книга. Вспоминая Юрия Коваля

— Друг мой сердечный, — продолжил Юра, смягчив интонацию, — тебе нужно определиться, в каком мире ты живешь. Если мир для тебя — базар, торгуйся до последнего, не щадя живота своего. Если твой мир — мастерская, а я склонен думать, что это именно так, то твори. Твори на радость себе и людям.

Юра, как бы в недоумении, пожал плечами и, театрально протянув руку вперед, повторил с некоей долей пафоса:

— Твори! Кто ж тебе мешает, ядрена вошь? Я рассмеялась.

Потом Юра начал расхваливать мне моего же мужа. Как он талантлив, как обаятелен и тонок Но и раним, конечно. И порой не без капризов, как всякая творческая душа.

Вечером он отправил нас, еще слегка дующихся друг на друга, в театр Советской Армии, договорившись с тещей — актрисой Савельевой — о контрамарках. После театра пригласил к себе.

Оставив меня в зале с Наташей, своей женой, увел моего мужа на кухню. Оттуда слышалось: «… и порой не без капризов, как всякая творческая душа…»

Я догадалась, что речь на этот раз идет обо мне.

Позвонила я как-то Юре в Москву, просто так, узнать, как дела.

— Плохо, — сказал Коваль. — Не знаю, как там у вас, на Волге, но в Москве стоит убийственная жара. Заниматься ничем невозможно.

Я пригласила его к нам, пожить на даче, все-таки там попрохладнее.

— Я бы, пожалуй, поехал, — ответил Юра, — но лень мне с места сдвинуться. Жара овладела мной, как хандра.

И рассказал про то, что под Москвой, в деревне Плутково, продается приличный дом, вот туда бы у него хватило сил добраться, несмотря ни на жару, ни на хандру.

Дом стоил недорого, всего 2000 рублей, но у Коваля таких денег не было. Правда, скоро он должен получить гонорар, и довольно крупный, но когда еще это будет. В этот же вечер я села на поезд, повезла Юре деньги на покупку дома в Плутково.

Прошел год. Домом Юра был очень доволен. Постоянно звал погостить и даже обижался, что мне всегда не хватало времени на отдых.

И вот мы — я и сын — все-таки собрались. Вернее, Юра с утра уехал с Бубой и с Наташей, а я должна была подъехать вечером. Коваль подробно все объяснил, какая электричка, какой автобус.

Но я приехала на «жигулях». Подвез меня некий Костик Совершенно незнакомый человек А дело было так. У меня, как у члена Союза писателей СССР, имелась такая привилегия: я могла покупать дефицитные книги в книжной лавке писателя. Такие книги на черном рынке продавались в десять, двадцать раз дороже номинала.

Подвозил меня в этот вечер к книжной лавке тот самый Костик, который подрабатывал частным извозом. По дороге разговорились о книжках. Костик поведал мне с возмущением о том, какие деньги у него уходят на покупку хороших книг. И я предложила ему такой вариант: я завожу его в лавку, он покупает там кипу книг по госцене и за это отвозит меня в Плутково.

Костик был счастлив и довез меня, что называется, с ветерком, хотя путь был неблизкий, километров семьдесят от Москвы.

Дом Коваля нашли легко. Посигналили. Юра вышел встречать. Подозрительно взглянул на Костю. Спросил шепотом:

— Кто таков?

— Костя.

— Много заплатила? Я покачала головой.

— Такая любовь?

— Опять не попал

— Бедный Костик Бедный Костик, — почему-то стал сокрушаться Коваль.

И потом, когда я объяснила, что Косте, в сущности, крупно повезло, Юра продолжал сокрушаться, вероятно по инерции.

…В Плутково было замечательно. Коваль писал тогда своего «Суера-Выера». Напишет главу, а потом читает нам, проверяя, как мы реагируем. Мы, разумеется, хохотали от души.

И еще мы купались, собирали грибы, удили рыбу. Казалось, что каждую травинку, каждую козявку Юра знает по имени-отчеству. Что уж там говорить про деревья, птиц и рыб.

Вечерами он рисовал нам на листочке расположение звезд в созвездиях. Проверял, насколько хорошо мы запомнили их названия. Затем выходили на крылечко и, вглядываясь ввысь, находили уже знакомые созвездия в небе, радуясь, как первооткрыватели. Юра радовался вместе с нами, и было непонятно, за кого больше. За нас, которых он познакомил со звездами, или за звезды, которых он представил друзьям.

— Пора, мой друг, заняться тебе делом, — сказал как-то Юра Бубе, после того как они вернулись с рыбалки. — Этот язь просто требует, чтобы память о нем была увековечена. Увековечивать придется тебе.

И Юра принес ножи для резьбы, деревянную доску, водрузил рыбину на стуле в профиль и объяснил Бубе технику вырезания барельефа.

Мы с Наташей готовили обед. Юра писал. Буба увековечивал. Тихо тикали часы с кукушкой.

Вдруг Буба произносит:

— Дядя Юр, я, когда вырасту большой, отращу себе бороду, как папа.

Юра поднял голову, рассеянно кивнул, как бы одобряя, и вновь погрузился в свою прозу.

Прошло несколько часов. Мы пообедали и собирались на прогулку в лес.

— Вынеси помойку, Борода! — вспомнил Юра перед выходом из дома.

Всем был хорош дом в Плуткове — просторен, уютен. Правда, удобства находились в огороде.

Или орошаешь землю под кустом смородины, или идешь с лопатой удобрять землю под яблонькой.