Коварный искуситель

Белла ахнула, но он запретил себе смотреть в ее потрясенное лицо.

– Зачем вы так говорите? Почему вы такой жестокий?

– Потому что это правда, хотите вы ее принимать или нет.

– Вы ошибаетесь. Я никогда не перестану бороться за дочь. Я найду способ. Когда Роберт…

При упоминании имени короля что-то сломалось в нем. Лахлан схватил ее за плечи, хорошенько встряхнул, вместо того чтобы прижать к себе покрепче, и презрительно фыркнул:

– Роберт? С ним покончено, Белла! Ему очень повезет, если удастся выбраться из страны живым. Зачем вы на это пошли? Зачем так рисковали? – не удержавшись, задал он роковой вопрос.

Она так внимательно посмотрела на него, что стало ясно: ей непонятно, как важен ему ее ответ.

– Потому что я в него верю, а за убеждения не грех и повоевать. – Она помолчала в надежде, что Лахлан, возможно, согласится с ней, но так и не дождалась. – Я не могла сидеть сложа руки, если выпал шанс помочь! Роберт – надежда Шотландии на свободу. Он понимает то, чего не понимали те, кто был до него: чтобы взять верх, мы не просто должны победить англичан на поле боя, но не дать победить себя. Он сделает все, что потребуется, чтобы объединить Шотландию, даже если для этого придется простить старых врагов. И вы ошибаетесь: с ним не покончено. Он уже стал легендой.

Ее беспредельная вера в Брюса только распалила его подозрения.

– И это единственная причина?

Она сощурилась.

– А что, этого недостаточно?

Он молчал, просто глядя ее в глаза. Вдруг она побледнела, глаза в потрясении расширились, рот раскрылся, как при недостатке воздуха.

Если бы Лахлан сохранил способность мыслить здраво, увидел бы в ее глазах боль и понял бы, как ранили Беллу его подозрения. Ведь он потянул чувствительную струнку, нащупал еще одно уязвимое место, как ни пряталась она под маской гордой графини. И если бы Лахлан мог думать о чем-то другом – кроме того, чтобы впиться в ее губы поцелуем, – то понял бы, что заблуждается, что ревность уже во второй раз вынуждает его делать глупости.

Он же мог думать только о том, чтобы сжать эту женщину в объятиях и зацеловать до безумия, пока не насытит свою страсть, пока она не ответит на его безмолвное обвинение, не скажет, что это неправда. Но взгляд Беллы предостерегал – она на это не пойдет.

Если бы Лахлан пырнул ее кинжалом, боли было бы не больше. Белла не верила своим ушам. Неужели все мужчины одинаковы? Он не лучше ее супруга, ревнивого и подозрительного, который полагал, что большая грудь и чувственный рот обязательно делают ее распутницей.

Лахлан решил, будто все ее действия обоснованы их с Робертом связью. Как он мог до такого додуматься? Как мог поверить слухам?

Он ее совсем не знает. Но она-то хороша: так в нем обмануться? Почему решила – хотя бы на одну минуту, – что он другой, что может искренне полюбить ее?

Если он принимает ее за шлюху, что ж, она не станет его разубеждать. Дерзко вздернув подбородок, Белла встретила его настороженный взгляд глазами, исполненными неприкрытого соблазна, расправила плечи и для начала выставила для обозрения грудь – пусть любуется!

Он судорожно вздохнул, лицо его побелело, а в ней ожил женский инстинкт. Ее язык облизнул нижнюю губу, будто она была голодным пауком, который ждет, что обед вот-вот попадет в ловушку. Полуприкрыв глаза, Белла томно протянула:

– А вы думаете, что была еще какая-то причина?

О том, что совершила ошибку, она догадалась сразу, но, может, ей с самого начала все было известно и хотелось именно этого? Ей нужно было найти новую причину его ненавидеть, но она не знала, что Лахлан Макруайри не из тех, кого можно безнаказанно провоцировать.

Он сгреб ее в охапку и прижал к могучей груди, на которую Белла бросала восхищенные взгляды гораздо чаще, чем было позволительно. И теперь, оказавшись в его объятиях, она лишь ахнула. Его грудь была подобна гранитной стене. Ей следовало бы испытывать неудобство и робость, но ничего подобного: она упивалась его силой и наконец-то чувствовала себя в безопасности.

Лахлан склонился над ней, и Белле показалось, что у нее остановилось сердце, замерло на мгновение, которого она и боялась, и отчаянно желала, и наконец его губы коснулись ее губ.

Она услышала его стон, и ее тело ответило дрожью с головы до кончиков пальцев ног. Этот низкий, такой мужской звук тек, казалось, по ее жилам точно раскаленная лава.

Первое ощущение вкуса его губ стало для нее шоком. Сердце неистово колотилось, воздуха не хватало, внутри распускался чувственный цветок. Губы Лахлана оказались нежными, теплыми и восхитительными на вкус: как густое темное вино, приправленное пряностями.

Она упивалась этим вкусом, наслаждалась прикосновениями, как будто этого было достаточно, чтобы изменить ее навсегда.

Это был поцелуй опытного мужчины: искусный, страстный и требовательный.

Ей следовало его оттолкнуть: это ошибка, так не должно быть, ведь обычно она ничего не чувствовала, – но сейчас все было иначе. По телу разлился жар, пульс участился, тело налилось каким-то странным, доселе неведомым томлением.