Коварство и любовь. Перчатка

Леди. Тем больше правды в моих словах. Ура, гофмаршал! Вакансия открывается! То-то счастье сводникам!

Гофмаршал подозрительно смотрит на записку.

Читайте! прочтите! Я хочу, чтобы содержание письма не оставалось в тайне!

Гофмаршал (читает, между тем как в глубине сцены собирается прислуга леди). «Ваше высочество! Договор, так легкомысленно вами нарушенный, не может оставаться обязательным для меня. Благоденствие вашей страны было условием моей любви. Три года длился обман. Повязка спала наконец с глаз моих. Я гнушаюсь милостями, купленными слезами подданных. Подарите свою любовь, на которую я не могу более отвечать, вашей угнетенной стране и научитесь от британской принцессы состраданию к своему германскому народу. Через час я буду уже за границей. Джен Норфольк».

Все слуги (в изумлении, шепотом). За границей?

Гофмаршал (в испуге кладет записку на стол). Боже сохрани, дорогая миледи! У меня не две головы, да и у вас тоже!

Леди. Вот о чем забота! К несчастью, я знаю, впрочем, что вашей братии достается и за пересказ того, что сделали другие. Мой совет – запечь записку в паштет: тогда она сама собой попадет в руки его высочества.

Гофмаршал. Ciel! [8] Какая дерзость! Образумьтесь, миледи; подумайте, какой немилости подвергаете вы себя!

Леди (обращается к прислуге, с глубоким чувством). Вы удивлены, добрые люди, и с трепетом ждете, чем разрешится эта загадка. Подойдите ближе, мои милые! Вы честно и усердно мне служили; больше глядели мне в глаза, чем в кошелек; повиноваться мне – было вашей радостью; вы гордились одним – моей милостью! О! зачем память о вашей верности должна соединиться с воспоминанием о моем унижении? Не горькая ли это судьба, что самые черные дни мои были для вас счастливыми днями? (Со слезами на глазах.) Я отпускаю вас, дети мои! Леди Мильфорд уже нет, а Джен Норфолк слишком бедна, чтобы уплатить ее долг. Казначей мой пусть раздаст вам все, что есть в моей шкатулке. Этот дворец остается герцогу. Самый бедный из вас выйдет из него богаче, нежели ваша госпожа! (Подает им руки, и все наперерыв целуют их.) Я вас понимаю, друзья мои. Прощайте! прощайте навсегда! (Собираясь с духом.) О! карета подъехала! (Вырывается из рук прислуги и хочет выйти.)

Гофмаршал кидается к ней и останавливает ее.

А! ты еще здесь, жалкий человек?

Гофмаршал (все это время смотревший на записку с выражением тупости на лице). И я должен вручить эту записку его герцогскому высочеству? в его собственные руки?

Леди. Да, жалкий человек! В собственные его высочества руки! Донеси тоже собственным его высочества ушам, что я не могу идти босиком в Лоретто, и стану поэтому поденно работать, дабы очистить себя от посрамления, что управляла им! (Быстро уходит.)

Все в чрезвычайной тревоге расходятся.

Пятое действие

Комната музыканта Миллера. Сумерки.

Явление I

Луиза молча и неподвижно сидит в темном углу комнаты, опершись головою на руки. После долгого и глубокого безмолвия входит Миллер с фонарем в руке, тревожно светит, озираясь, и, не заметив Луизы, кладет шляпу на стол и ставит фонарь.

Миллер. И здесь ее нет… Все улицы обежал, ко всем знакомым наведался, у всех ворот расспрашивал: нигде не видали моей дочки! (Помолчав.) Потерпи, бедный, несчастный отец! Подожди до утра! Может быть, прибьет твое детище волной к берегу. Господи! Господи! Или тем я виноват, что слишком боготворил свою дочь? Тяжко это наказание… тяжко, Отче небесный. Я не ропщу, Господи! Но тяжко это наказание! (Кидается в глубокой скорби на стул.)

Луиза (из угла). Привыкай, бедный старик! Привыкай к потере заранее!

Миллер (вскакивая). Ты здесь, дитя мое? здесь? Да что же ты одна и впотьмах?

Луиза. Нет, я не одна. Когда вот так темно, черно вокруг меня, тут-то и собираются ко мне гости.

Миллер. Спаси тебя Господи! Только нечистая совесть да совы любят потемки. Только грешники да злые духи бегут света.

Луиза. Да еще вечность, батюшка, говорящая с душою без посредников.

Миллер. Дитятко мое! дитятко! что это ты говоришь такое?

Луиза (встает и выходит вперед). Я вынесла трудную битву. Ты это знаешь, батюшка! Господь дал мне силу: битва решена. Батюшка, нас, женщин, считают слабыми, хрупкими созданиями. Не верь этому. Мы вздрагиваем от паука, но, не дрогнув, заключаем в свои объятия черное чудовище: тление! Знай это, батюшка! Луиза твоя повеселела.

Миллер. Ах, Луиза! лучше бы ты выла и рыдала: легче бы мне смотреть на тебя.

Луиза. Ух как ж я перехитрю его, батюшка! Как же я обману его, тирана! Любовь хитрее злобы и смелее – этого он не знал, этот человек с печальной звездой. О, они хитрые, пока им приходится иметь дело с головой, но стоит им связаться с сердцем – и злодеи становятся глупы. Он думал утвердить свой обман клятвой! Клятва, батюшка, связывает живых, но смерть разрешает и железные узы клятв! Фердинанд узнает свою Луизу! Передашь ты эту записку, батюшка? потрудишься?

Миллер. Кому, дитя мое?