Ковчег для варга (СИ)

Вечно я так — сначала ляпну, потом подумаю. Нет, Нэйш даже глаз не поднял, так, задержал пальцы на странице, когда перелистывал.

Только вот мне показалось, что я вишу на стене, пришпиленная к ней, как бабочка из коллекции.

— Ну, это было логическим завершением начатого, — Нэйш перелистнул еще пару страниц. — Забавно. Гризельда пишет, что у варгов часто возникает это искушение. Когда они сталкиваются с животными, которые настолько искалечены, что их не спасти. Хочется оборвать все разом — и боль тоже. Она обозначает это как «лёгкий путь». И добавляет: «Но лёгкие пути слишком опасны». Оказывается, есть и другой выход — погружение животного в сон. Просто заставить его уснуть — а развязка наступит сама, сон перейдет в смерть, когда варга уже не будет в сознании животного. Изящно, правда? Забавно, что я об этом даже не вспомнил. Впрочем, для меня убить всегда было легче — ничего странного, если вспомнить, как пробудился мой Дар. И после я устранял… не помню, сколько раз. Сотня… нет, видимо, все-таки больше. Я не считал.

Во время этого вдохновенного монолога я думала о разных разностях. Ну, что тренировки-то, наверное, сегодня не будет, и что Десми обмолвился, будто бы к нему какой-то хмырь из разбойного братства приходил, и что папаня наверняка поищет утешения в мягких объятиях Аманды. Очень действенное средство — глупости в голове. Когда у тебя наставник — Нэйш на всю голову.

— Не понимаю я это, насчёт лёгкого пути, — призналась я рассеянно. — Что, стало бы, еще и еще потянет решать проблемы с помощью… — провела пальцем по горлу. — Ну, если животное уже само умереть хочет — так это же…

Нэйш тихо засмеялся. Покачал пальцем — мол, нет-нет, ты в очередной раз что-то неправильно поняла.

— Заманчиво, конечно, провести разницу между убийством и милосердной смертью, прекращением страданий и прерыванием жизни… но ее нет. Вчера, во всяком случае, ее не оказалось. Они хотели не умирать. Жить. Любое живое существо склонно надеяться до последнего, что ему помогут. Людоед-алапард. Бешеный яприль. Умирающий от старости грифон. Когда убиваешь изнутри, как варг — ты отбираешь эту надежду, становясь… можно сказать «убийцей в большей степени»?

Не знаю, может, и можно. У меня вообще голова трещит от таких сложных изгибов мысли. Слушать Нэйша, когда его несет, может спокойно только папенька. Сильно подозреваю, Аманда для него наварила что-то такое, для нэйшеустойчивости.

— То есть, убивающему варгу со всех сторон кранты, так, что ли? С одной стороны — забираешь у зверушек надежду, со второй — сам чувствуешь их смерть и можешь загнуться за компанию?

Вместо ответа Рихард пролистнул добрую половину дневника. Отыскал закладку. И процитировал:

— «Сегодня я опять провожала. Это самое тяжкое — провожать. Делить смерть на двоих — и понимать, что не можешь от этого отказаться, потому что перестанешь быть собой. Кажется, я начинаю ощущать момент их смерти просто видя, не входя в состояние соединения — такое бывает со старыми, опытными варгами». И вот еще, коротко: «Сегодня опять. Привыкнуть невозможно». Здесь есть дата, я помню тот день — один из выездов.

— Больное животное?

— Устраненное животное.

— А устранял…

Ну да, что я спрашиваю-то. Если он помнит эту дату и этот выезд — то тогда в группе у Гриз был только один устранитель.

— Здесь довольно много этих записей, — непринуждённо продолжил Нэйш, и страницы замелькали под пальцами — шурх-шурх-шурх. — В конце концов, я часто убивал на ее глазах.

— И она почему-то ни разу не сказала спасибо. Хочешь угадать — почему?

Могу даже подсказать, почему Гриз как-то раз схватилась за портал — ну, или за шанс свалить подальше, в лучший из миров. Все полагают, что дело в той заварушке — ну, Война Двух Стихий, Магия Камня против Магии Земли, варги истреблены, великие катастрофы, а она в центре этого. Просто, говорят, не вынесла того, что видела.

Никто только не упоминает, что она и до того два года переживала смерть за смертью внутри себя.

— Что, и никогда не рассказывала, чем для нее твои финты оборачиваются? Ну, ты ж у нас такой внимательный — мог бы к Аманде сходить, поинтересоваться, сколько Гриз отлёживается клубочком и какие зелья пьёт.

Хотя Гриз, конечно, старалась ничего такого не показывать — я сама не видела, мне Аманда рассказывала. Но ей точно было больно.

Ресницы у Нэйша опущены, и кажется — глаза вот-вот высверкнут голубым льдом. Острее, чем дарт.

Только вот не высверкивают.

— О, кстати, могу сказать — почему она с тобой не делилась этими своими веселыми ощущениями.

— Я знаю, почему, Кани. Потому что я бы продолжил.

Точнее и сказать нельзя. Можно, правда, сказать с менее отрешенной физиономией. А можно выдать что-нибудь, ну, я не знаю, про божественное воздаяние и про «получи теперь сам» (потому что я полагаю, что иногда следует лежачих пинать в… уязвимые точки).

Только я не люблю особенно в прошлом ковыряться. Теперь-то у Гриз все точно гораздо лучше, чем у нас.