Я здесь. Я успел, я — там, где мое место сейчас… всегда? Как нелепо, как невозможно — найти себя в момент, когда почти опоздал — и понять, что не ошибся, когда пришел; не ошибся, когда выбрал…
Страшно, больно, нити ведут, нити колют, должны подчиниться, алая паутина бешенства трещит и рвется, и сердце — сердца? — сердце стучит ровно, только чуть быстрее, и убивать никого не нужно, совсем уже не нужно…
Будто наконец выбрался из клетки и вздохнул полной грудью.
Я — варг, я слышу вас. Я с вами.
Я открываю ваши клетки.
Страшно, тревожно, здесь чужаки, запах крови щекочет ноздри, где вожак, нет, вожак теперь этот, спать хочется, нужно к водопою, а алые нити истаивают и исчезают…
Откуда-то издалека донесся крысиный визг, которому я обрадовался как родному.
Потом меня попросту вышвырнули. Между делом небрежно дали пинок — или, может, схватили за шкирку и метнули в направлении. В нужном, наверное, направлении, потому что я вдруг почувствовал, что у меня есть руки-ноги, гудящая голова… глаза, да.
В глазах вертелась детская каруселька — яркая, ярмарочная, с единорогами-драконами, кого оседлаешь, Лайл? Где-то в горле колотилось сердце, разбухшее до размеров хорошего карпа. Вот же черти водные, я как-то забыл, что не тренировался на варга — и не буду, потому что пусть меня поглотят все водные бездны — если я когда-нибудь еще решусь на такое.
Внутренняя крыса тоже кружилась там, внутри — видать, каталась на карусели. Крысе это дело не особенно нравилось, потом что от ее визга у меня звенело в ушах.
Пальцы запутались в траве и никак не хотели нащупывать ствол древней ивы — последнюю опору…
Вокруг — не считая сердца и крысы — царила странная тишина. Разгуливал по дереву жук-древожор. Тревожно и заинтересованно трещали в ветвях ивы сороки.
Наверное, нужно было оглянуться, глянуть-таки на холмы, за которыми был водный портал. Но мне не хотелось. Я и без того знаю — чья там фигура выросла на этих самых холмах, знаю, что глаза у него слепят морозной синевой — потому что ничто другое их попросту не могло остановить…
Альфины замерли, порыкивая, переминаясь мощными, пухлыми лапами. Так и стояли и как-то смущенно покручивали массивными головами. Будто вгляделись во что-то чересчур личное, а теперь устыдились, наподобие благородных девиц. И не знают — то ли от такого конфуза развернуться и нырнуть в свои пещеры — то ли пойти, сожрать, свидетелей.
Пещеры все-таки победили. Вожак развернулся первым, наподдал ближайшим министрам полосатыми лапами по затылкам — и двинулся рысцой. За ним спешила свита самок, огрызаясь друг на друга и привычно раздавая плюхи.
Оставляя после себя вывороченные с корнем деревья, взрытую почву и три тела — три тряпичных куколки в разных позах.
Куколки, которыми не пришлось играть.
Очень может быть, мне ни разу в жизни не было так паскудно на душе, как сегодня.
Рихард Нэйш спустился с холма — он двигался довольно стремительно для потенциального покойника. Стремительно и с нехорошей такой нацеленностью. С неотвратимостью летящей стрелы или острия дарта, идущего в мишень.
В крупную такую мишень. Размером с меня.
Он, правда, задержался возле троицы юнцов — быстро нагнулся, коснулся шеи Дайны, шагнул к Эву, оттянул веко. Удостоверился в том, что я и без того знал: они были живы, все трое.
Потом я поймал его взгляд — полный ледяного бешенства, и страшнее мне не стало только потому, что я еще не отошел от того, другого страха. Но волосы наверняка поседели — может, даже и на груди.
Крыса внутри взвизгнула коротко и резко: «Беги!» — но ноги не отозвались. Я только и успел попятиться, прижавшись к стволу ивы — а потом его пальцы стиснули мне горло, от удара затылком об этот самый ствол в глазах поплыло разноцветным, а наши лица оказались напротив друг друга.
Мое лицо и его… маска: глаза широко раскрыты и не мигают, возле губ врезались полукруги — обозначили улыбку, которой на самом нет.
С почти неподвижных губ скатывается шепот — веско и остро.
— Это был последний раз, Лайл. Это был единственный раз, ты же понимаешь это. В следующий раз, если ты только… попытаешься провернуть подобное — меня не остановят запреты варгов, я заберу у тебя жизнь, и забирать буду настолько медленно, что ты успеешь пожалеть о своем решении сполна. Ты понял, Лайл? Ты услышал?
Не так-то просто кивнуть, когда на весу тебя держат в основном цепкие пальцы, стиснувшие горло. А перед глазами опять кружится до тошноты веселенькая карусель, сквозь которую смутновато проглядывает серо-голубой лед с проступающими в нем разводами — знаком варга. Слова пропадают как-то, растворяются — слишком занят тем, чтобы доставить в свою грудь хоть каплю воздуха, затылок царапает ствола дерева, и отдельные слова доносятся из дальнего далека.
— …не думай, что сможешь сбежать. Сегодня тебе повезло — они живы. Но это был…
Был последний раз, я понял.