Козельск - Могу-болгусун (СИ)

последовал примеру остальных. Лишь Марья Дмитриевна сдержала чувства, она со

значением посмотрела сначала на боярина Мечника, потом на воеводу Радыню.

Последний завел за плечо конец бармицы, прикрепленной к мисюрке, и

повернулся к говорившему:

– Про отвагу воев, которых ты назвал, у нас знают от мала до велика, но

вот какое дело, – Радыня выдержал паузу и развел руками. – Эти ратники как

один пожелали, чтобы место тысяцкого занял ты.

Вятка поджал губы и приподнял плечи, ему стало неудобно от того, что он

похвалил тех, которые ратовали за него, но больше на высокий пост никого

назвать не мог, потому что хорошо знал только верных друзей. Отступив на

шаг, он положил руку на грудь:

– Я сказал так, как думаю, у меня есть два друга, с которыми я вырос на

одной улице, это Бранок и Охрим, они тоже могли бы стать воеводами ратей, но

если бы я их назвал, вы подумали бы, что я восхваляю своих друзей. А те

ратники только мои боевые товарищи, – Вятка опустил руку и взялся за яблоко

меча. – Больше ничего сказать не могу, все дружинники познали ратное

искусство не только на подворье воеводы, а в сшибках с мунгалами.

Молчание в гриднице длилось так долго, что сотнику показалось, он

высказался путанно, а главное, с умыслом, не выделив из названных им воев ни

одного достойного на пост тысяцкого. Собравшимся должно быть почудилось, что

это место он приберег для себя, поэтому он снова подошел к краю стола и

четко произнес:

– Но если дело дошло до высокого назначения, первым номером у меня стал

бы дружинник Темрюк, есть у него и волчиная хватка, и неспешные рассуждения

в особо опасные моменты. Я видал его на ловитве, когда мы порешили за одну

ночь почитай шесть сотен нехристей, я стоял с ним рядом на стене, а потом

был в одном поезде во время похода в Серёнск.

– И это нам ведомо, – как бы отмахнулся тысяцкий Латына под те же общие

усмешки. – Вот и Темрюк, матерый вой, бил себя кулаком в грудь перед

Радыней, пестуном нашего князя, доказывая обратное и в твою пользу.

– Он крест на моих глазах целовал, – ухмыльнулся воевода. – А Перуну не изменяет, – поспешил Латына с уверениями. Вятка потоптался на месте, затем развел руками в стороны: – Тогда какой вопрос, сами тысяцкого и выбирайте, – он снова подобрался

и отошел от стола на пару шагов. – Я назвал дружинников, достойных этого

высокого места.

– А мы его выбрали, – боярин Мечник встал с лавки. – Вота диво дивное! – опешил сотник. – А чего от меня добивались, в

пересуд только втянули?

Вслед за боярином поднялся воевода, за ним остальные граждане по обе

стороны столов, не заставили себя ждать и княгиня с сыном.

– Считай, что это было твое честное слово, навроде клятвы гражданам

Козельска, – успел пояснить воевода. – Клятва у тебя, Вятка, оказалась

верной и крепкой.

– И к месту, – добавила княгиня Марья Дмитриевна под одобрительную

улыбку сына. – А посему, сотник, с этого момента ты заступаешь на место

убиенного тысяцкого Бугримы и получаешь от нас знаки отличия – доспех и

шелом с серебряными накладками, а еще меч в ножнах с серебряным узором.

Она хлопнула в ладони, из боковой двери в гридницу вошли отроки в

ратной справе, они несли перед собой куяк – пластинчатую бронь, украшенную

серебряными накладками, и прямой меч с рукояткой из кости с вделанными в нее

драгоценными камнями и в ножнах с серебряным узором. Сотник, еще не

пришедший в себя, принял дар, затем внимательно осмотрелся вокруг, и с

достоинством поклонился княжьей семье и гражданам: – Матушка Марья Дмитриевна и пресветлый князь Васлий Титыч, вольные

бояре, ратные люди и купцы, а так-же граждане города Козельска, премного вам

благодарен за высокую честь, оказанную мне, – он сглотнул слюну и распрямил

плечи. – Даю истинное слово оправдать доверие на поле брани.

Вятка снял свой колонтарь без рукавов, отцепил от пояса меч и примерил

дар, сверкавший в лучах солнца, залетавших в окна, серебряно-матовым

отсветом. Доспех пришелся впору, а меч был по руке, тысяцкий надел на голову

шлем с высоким шишаком и опустил на нос серебряную стрелку, превратившись в

былинного богатыря с ясными синими глазами и русой окладистой бородой.

– Слава доброму ратнику! – оглядев Вятку, крикнул воевода, воздевая

правую ладонь.

– Слава Вятке! Слава нашему тысяцкому!!! Из дверей, из которых отроки выносили ратную справу, вышли теперь

служки в длинных одеждах и с подносами в руках, на которых стояли тарелки с

яствами и кубки с хмельными брагой и медовухой. Они поставили все на столы и

удалились, бросая на виновника торжества восторженные взгляды, словно он

один мог спасти город от нашествия поганых, клубившихся за стенами день и

ночь. Вятка лишь смурил брови, чувствуя, как вливается в него неведомая

сила, как распирает она бока и проясняет сознание. Теперь под его началом

числилась половина городской рати и половина крепостной стены, которую нужно

было удерживать не одной сотней воев, иначе враг мог прорваться и повырезать