Козельск - Могу-болгусун (СИ)

темники с ханскими приближенными. В середине стойбища и воины были

спокойнее, они предавались сну не держа в руке чембур, протянутый от лошади, а привязав его за широкий матерчатый пояс. Была и обратная сторона, не

оставлявшая возможностей на спасение в случае провала затеи – вряд ли кто из

охотников сумел бы добежать с середины стойбища до его края, чтобы

прорваться к стенам крепости. Мунгальские воины отошли бы по приказу

смекалистого тысячника на расстояние от охотников, оставив их на виду, и

перестреляли бы из луков как стаю глупых куропаток. Но Вятка отогнал мрачную

мысль, подумав, что если так рассуждать, то на ловитву не стоило выходить, для того он и привел сюда козельских ратников, чтобы навязать поганым свой

порядок Как только до первых костров осталось с десяток сажен, он подал

глухим подвыванием знак десятским и сотникам Бранку с Охримом, а когда те

сбились вокруг него, тихо и с твердостью в голосе пояснил: – Погляньте на луговину, в центре ее горит большой костер, он освещает

шатер с мунгальским хвостатым тугом у входа и со знаменем на крыше.

– Видно как на ладони, – отозвался один из десятских. – А по бокам

входа стоят два ордынских волкодава с мордами шире плеч.

– Так и есть, нам сначала надо подобраться туда и попробовать лишить

нехристей ихней головы, – кивнул тысяцкий. – А чтобы не мешаться, пойдем

разными путями, убирая часовых, если они окажутся на нашей дороге. От шатра

мы так-же разойдемся лучами и уже тогда займемся охотой на мунгал, стараясь

ходить по воздуху и орудовать ножом будто это молонья.

– Тогда надо летать и с лета отправлять нехристей к ихнему богу неба, –

не утерпел с подковыркой Званок, рядом с которым Вятка разглядел его

Улябиху. Он поправился, смутившись от тяжелого взгляда тысяцкого. – Я к

тому, что чем меньше шума, тем больше в ушкуе будет рыбы.

– Нам ее не солить, пускай эта рыба плывет в мунгальские степи и там

гниет хоть с головы, хоть с хвоста, – приструнил Вятка старого товарища, и

наказал. – После охоты всем сбираться возле подъемного моста, а ежели его не

успеют опустить, тогда под стенами рядом с проездной башней, на навершии

лежат заготовленные веревки и лестницы, их по первому сигналу скинут

дружинники тысяцкого Латыны.

– Тогда с богом, – прижал сотник Бранок правую руку к груди. – Помоги

нам Перун и Сварог.

– А мы не оплошаем, – добавил его друг сотник Охрим. Кольцо охотников неумолимо сжималось вокруг шатра с полотнищем над ним

ввиде пятиугольного знамени, видного в жиденьких лучах молодого месяца, там

блаженствовал, скорее всего, какой-нибудь мунгальский вельможа, если судить

по охране и юртам обслуги, от которых остро и вонюче пахло жирной мясной

едой и восточными приправами, а так-же незнакомыми другими запахами. Сквозь

редкие щели между шкурами пробивались отблески от светильников, зажженых

внутри, слышны были отрывистые фразы, которыми изредка перебрасывались

ночные стражники, стоявшие недалеко от входа. Они опирались на древки пик, расставив ноги и прижимая к бокам круглые щиты с выбитыми на них странными

знаками. Вятка скосил глаза на Улябиху, снова увязавшуюся за ним со Званком, показал рукой, чтобы обежали шатер с другой стороны, зашел сбоку и затаился

в выжидательной позе, приготовив для броска нож с тяжелой ручкой и не менее

массивным лезвием. Скоро Улябиха, хваткая и гибкая как куница, пискнула из

темноты полевой мышью, давая знать, что они с семеюшкой ждут сигнала для

нападения на часовых. Те не прекращали перекидываться короткими фразами, то

повышая, то понижая голоса, видимо, у них продолжался давний спор. Вятка

привстал на коленях и закинул руку с ножом за спину, собираясь метнуть его

под шлем ближнего к нему стражника, услышал вдруг сочный всхлип и понял, что

супружники опередили его с броском, поразив второго часового. Первый

стражник повернул голову к товарищу и замер, стараясь сообразить, что

произошло, этого времени хватило, чтобы Вятка успел прицелиться и послать

нож ему в шею. Охотники бесшумно подскочили к часовым и прекратили их

агонию, надавив большими пальцами на выемку внизу горла. Кругом продолжала

таиться тишина, в которой дожидались своего часа остальные члены отряда, успевшие подтянуться к шатру, но тысяцкий не думал их призывать, надеясь на

свои силы и на силы помощников. Он подкрался к пологу, закрывавшему вход, заглянул за его край, увидел внутри раздетого ордынца с огромным животом и

оплывшими щеками, развалившегося на шкурах с чашкой мутной жидкости в

толстых пальцах. По его ногам, похожим на ошкуренные бревна, ползала

маленькая женщина с распущенными волосами и с раскосыми глазами, она

покрывала кожу, изрытую множеством язв, короткими поцелуями, заставляя

господина закатывать зрачки и глухо урчать. За спиной ордынца горел костер, возле него возился на корточках слуга в восточных одеждах, подбрасывая в