Козельск - Могу-болгусун (СИ)

князе Василии Титыче, напрягшемся на высоком стуле. Их глаза встретились и

каждый понял, что думы у обоих одинаковые.

– Ратников на охоту поведу я, – объявил тысяцкий спокойным голосом.-

Одна половина козельской дружины останется на стенах, а другая пойдет со

мной. Такое мое слово.

Глава одиннадцатая. Не успел молодой месяц прикрыться очередной тучей, как к проездным

башням с обеих сторон крепости и к взбегам, ведущим на стену с глухими

вежами, потянулись отряды ратников, вооруженных только засапожными ножами.

Каждый отряд насчитывал от пятидесяти до ста человек, всех воев было около

шести сотен, облаченных в короткие лопоти с поясами и с подвернутыми

рукавами, на ногах были поршни – сапоги из невыделанной кожи, вои имели

между собой связь через посыльных и через факельщиков на стенах. Видно было, что перед тем как допустить кого-то до охоты, Вятка подвергал его испытанию, сравнимому с мунгальскими пытками, и теперь настал час показать, на что

козельцы были способны. Тихо скрипнули ступени на взбегах и доски на полатях

под навершием, зашуршали вниз лестницы и веревки, концы которых держали

крепкие руки охотников, первые дружинники заскользили по ним к основанию с

другой стороны стены. Под проездными башнями звякнули воротные заворины, пропуская в щель между дубовыми половинами ворот сначала разведчиков, а

потом мощные фигуры ратников, растворявшихся в темноте. Тихо было и в

стойбище ордынцев, обозначенном множеством костров, лишь изредка оттуда

доносились звуки, больше похожие на одинокие вопли казнимых. Где-то возле

рва с посадской стороны, заполненного трупами ордынцев, взвыл матерый волк, и снова все вокруг замерло до тех пор, пока на проездной башне, обращенной к

Жиздре, не блеснул рваный огонь факела. Скоро он перешел в спокойное пламя и

словно завис в воздухе, не освещая вокруг себя никого и ничего, а только

плескаясь светлой точкой в черном омуте ночи. Вятка вышел за ворота главной

башни и потянулся рукой к золотой цепочке на шее, пальцы нащупали серебряный

крестик, а рядом с ним фигурку костяного Перуна, отшлифованную частыми

прикосновениями, как в женских бусах, до жемчужной гладкости. Потерзав его

между подушечками большого, среднего и указательного пальцев, тысяцкий

беззвучно пошевелил губами и снова опустил амулет за ворот чистой рубахи, сшитой из льняного полотна, и только после этого подал отряду негромкую

команду к началу охоты. Над головами ратников ярче запылал, словно в него

кинули горсть соли, единственный факел, укрепленный на крыше башни и видный

со всех сторон, послышался легкий шорох, умиравший едва возникнув. Вятка

передернул плечами, не ощутив привычной тяжести железных доспехов, сделал

первый шаг по подсушенной солнцем земле навстречу опасности, притаившейся на

левых берегах Жиздры и Другуски одновременно. Переходя за всеми по

подъемному мосту на луг, занятый ордынцами, подумал о том, что так-же

поступили на противоположной стороне крепости дружинники в отрядах под

водительством его друзей и товарищей, жаждавшие отомстить поганым за

погибших близких и соратников и мечтавшие разорвать кольцо Батыги, охватившее небольшой город со всех сторон. Пришла пора ставить точку в

долгом стоянии, и с какого края она уместится удобнее, зависело теперь не от

храбрости защитников крепости и не от числа осаждавших ее, а от терпения, на

чем держалось все мироздание. Если бы Вятка, и с ним горожане, об этом

ведал, он бы не спешил с охотой, а держал оборону до тех пор, пока

оставались силы, тогда было бы неясно, кто бы праздновал победу, которую

боги успели начертать в небесных книгах судьбы. Известно, что судьбу можно

изменить, если подойти к ней с размышлением. Но кто и когда знал, как надо

поступать в таких случаях, об этом догадывались лишь посвященные, приходящие

в мир людей через промежутки времени, не поддающиеся исчислению. Скорее

всего, их посылали на землю в те моменты, когда это было необходимо.

За стенами крепости устойчиво колыхался толстый пласт вони, от которой

нечем было дышать, при сильных порывах ветра верхние слои ее сносило на

город, и тогда бабы и девки задирали подолы сарафанов и затыкали носы, пряча

от всех покрупневшие мокрые глаза. Защитники старались хоронить убитых в

день их гибели, не дожидаясь, пока трупы начнут разлагаться, лишь бы попы и

другие священники успели отпеть души. Вятка перешел ров по доскам, проложенным заранее разведчиками, он решил начинать охоту не с начала лежки

поганых вокруг костров, а постараться проникнуть в середину, где можно было

разжиться крупной рыбиной с золотыми шпорами на каблуках цветных сапог.

Тогда руководить мунгалами, если бы возникла проблема, было бы в первое

время некому, это дало бы охотникам большие преимущества, кроме всего, крайние ордынцы не стали бы стрелять из луков в глубь войска, где прятались