Козельск - Могу-болгусун (СИ)

упала вместе с ним в болото, пробив скрюченным телом корку льда на его

поверхности. Субудай бросился ее спасать, но его саврасый жеребец угодил в

полынью, заполненную вязкой грязью, Непобедимого начало засасывать, как и

шаманку, успевшую лишь спеть прощальную песню визгом, похожим на свинячий.

– Тащите коня! – крикнул Субудай тургаудам на берегу, барахтаясь в

болотном омуте, затянувшем его уже по горло – Спасите моего коня!..

Несколько волосяных арканов обвились вокруг шеи могучей лошади, несколько крепких нукеров попятили своих коней назад, пытаясь выдернуть из

смертельной ловушки любимца главного стратега войска. Но все их потуги

оказались тщетными, голова жеребца с тонкими ноздрями, вывороченными от

страха, дико всхрапнула и скрылась в черном аду, смачно всхлипнув

напоследок. Верещание колдуньи, напротив, оборвалось внезапно, она камнем

ушла на дно. Но Субудай-багатура его верные тургауды сумели вытащить на

твердый берег, он попытался встать на ноги, весь в ошметьях вонючей грязи, и

снова завалился на спину:

– Мой конь.., дорогой мой друг, – цедил он сквозь бледные губы, за

которыми виднелись сцепленные десны с парой желтых клыков. – Где я найду

теперь такого умного и верного товарища...

После этого случая Бату-хан повернул все войско в родные степи, не

сомневаясь в правильности выбранного им решения. Так повелел бог войны

Сульдэ, ему помогли в этом лусуты, духи воды, и мангусы – демоны, забравшие

эту старую Керинкей-задан, давно ставшую шулмой-ведьмой, в свои чертоги, невидимые для простых смертных. Были еще две причины, по которым джихангир

решил не испытывать судьбу, но он не торопился раскрывать их даже

Субудай-багатуру, своему учителю, ни на мгновение не терявшему его из поля

зрения. Не говорил саин-хан ничего и факиху Хаджи Рахиму, кипчакскому

летописцу, качавшемуся в седле позади его свиты, увековечивавшему в книгах

каждый шаг монголо-татарского войска в чужеземных странах. Всему было свое

время и наступал свой черед. Татаро-монгольское войско, соединившееся было

воедино перед очередным броском на богатый урусутский город, вновь разбилось

на несколько самостоятельных крыльев, одно из которых по правую руку повел, как в начале похода, Шейбани со своими братьями, он был, как и джихангир, сын Джучи-хана, убитого отравленной стрелой, и внук Потрясателя Вселенной.

Там у каждого царевича под их властью находилось по тумену. Второе крыло, бывшее по левую руку, повел Гуюк-хан, заносчивый этот выскочка, сын Угедэя, кагана всех монгол, сидевшего на престоле в Каракоруме, под его

командованием был еще и темник Бурундай, успевший прославить себя скромными

победами и суматошными действиями на поле боя. Среднее крыло, состоявшее из

нескольких туменов по десять тысяч воинов каждый, возглавлял Бату-хан.

Субудай-багатур с туменом тургаудов-бешеных на белых конях, из которых он

готовил начальников отрядов, был везде. Кроме того, старый полководец владел

вместе с джихангиром тайной, не доступной царевичам, она заключалась в том, что существовало еще четвертое крыло численностью в полтора тумена, или

пятнадцать тысяч воинов, о котором все знали как о запасном полке, но

которое было предназачено для исполнения иной задачи.

Джихангир давно ушел в свои мысли, он не глядел на лесную дорогу, вилявшую среди древесных стволов, не видел квадратных спин тургаудов впереди

него, зато чутко прислушивался к неровной поступи коня, спотыкавшегося под

ним о навалы бурелома, или приседавшего на ногах, разъезжавшихся по снегу, успевшему пропитаться водой. И хотя до настоящей весны было еще недели две, а по утрам крепкий морозец сковывал оттаявший за день снежный наст, наращивая на нем острые ледяные гребни, женское ее дыхание уже сдувало с

бледных лиц монгольских воинов остатки суровой зимы, возвращая им природную

степную их смуглость. Саин-хан качался в седле с деревянными высокими

спинками, позволявшем ему поворачиваться в любую сторону без особых помех, покрытом арабской попоной, похожей на небольшой плотный ковер с узорчатым

золотым рисунком и отороченный по краям шелковой бахромой. Вокруг высились

непроходимые леса с единственной дорогой через них, пробитой неизвестно кем, сбоку которой прятались под толстым слоем снега бездонные не замерзающие

болота. Под ним шел вороной конь с белыми чулками до коленных чашек и с

такой же звездой посреди лба. Он не менял масть коней с тех пор, как стал по

воле курултая во главе с каганом Угедэем, верховным правителем монгольской

империи, джихангиром всего монголо-татарского войска с примкнувшим к нему

неисчислимым количеством кипчаков. Кипчаки населяли земли, завоеванные еще

Священным Воителем, составляя основную массу войска и неся на себе в походе

главные нагрузки, они представляли собой кочевых киргизов, казахов, таджиков

с древними персами и хорезмийцев с каракалпаками и самаркандцами, а еще