Козельск - Могу-болгусун (СИ)

завывать по звериному, пускавших тучи стрел с горящей берестой и паклей.

Всем стало ясно, пришло время рубить домовины и готовиться к судьбине, надежда на избавление, не покидавшая козлян всю весну, уступила место

душевной твердости и готовности отдать жизнь за дом и за свободу.

Беспокойство вызывали лишь немощные старики, женщины и дети, которых успели

не всех вывести за пределы города, но деды и бабки отказались покидать углы, они заготовили щепы, чтобы подпалить ее в нужный момент и сгореть вместе с

добром. Женщины поголовно вошли в ряды защитников, кто трудился на подсобных

работах, кто стоял на пряслах с луком и острым ножом, а дети постарше были

при них. Монахи тоже сняли высокие клобуки с лентами, подпоясали рясы

веревками и взяли в руки мечи, секиры и сулицы, цепочки их потянулись к

взбегам в разных концах крепости, так-же поступили купцы и ремесленный люд.

Никто не забыл про подземную пещеру, расчищенную монахами вместе с ратниками

до выхода ее на поверность, но теперь оставление крепости без должного

отпора врагу посчиталось бы позором вот почему уход из родного дома был

отложен на крайний случай, если он кому-то выпадет. И развязка не заставила

себя ждать.

Утренняя заря окрасила в розовые тона край небосвода, чистого и

голубого за много дней обстояния, выткала тонкими золотыми нитями на нем

замысловатые узоры и начала бледнеть, уступая мощному напору утренних лучей, вырвавшихся из-за стены леса. Ночная прохлада пришла в движение, перемежаясь

с теплыми потоками воздуха, заструившимися от начавших прогреваться стен и

от воды, отразившей удар лучей. Вятка стоял на верхнем прясле проездной

башни, он вдохнул полной грудью букет запахов настоянный на цветах и травах, на лице расцвела радость от наступления нового дня и оттого, что уши пока не

заложил назойливый свист ордынских стрел. Напружив молодое тело, требующее

активной жизни, он легко взобрался на смотровую площадку под крышей, откуда

посад и равнина по правому берегу Жиздры были как на ладони. Все

пространство перед лесом было утыкано островерхими юртами, возле которых

копошились ордынские всадники, готовясь начать очередной штурм стен

крепости, между ними носились десятники и сотники, отдавая каркающие

команды. К пологому холму сбоку равнины приближалась кучка конных мунгал со

знаменосцами и телохранителями, их уже ждали шаманы, кривлявшиеся под

перестуки бубнов.

– Сейчас этот, который в золотом шлеме, поведет рукой и заревут ихние

дудки, захлебнутся свирели, и ринутся тьмы поганых по телам соплеменников к

стенам нашего города,-поплевал на руки сотский Званок, стоявший недалеко от

тысяцкого, его супружница командовала на навершии смешанным отрядом из

молодых баб и юнцов, не достигших четырнадцати весей. Он прищурил голубые

глаза. – А вчерашней подмоги для Гуюковых отрядов пока не видать.

– Объявятся, никуда не денутся, – расправил плечи Вятка, он оглядел

навершия по обе стороны от башни, проверяя, все ли ратники успели занять

места. И снова повернулся к равнине, заметно меняясь в лице. – Жалко

дружинников, сгубил себя Темрюк на той охоте, и других ратников увлек в

самое пекло, никто не оторвался от своры нехристей.

Званок попробовал меч в ножнах на ход, затем подцепил лук, прислоненный

к бревенчатой стене с бойницей посередине, и принялся насаживать стрелу на

тетиву из подколенной жилы, взятой из оленьей туши. Вид у него был

бесстрастным, лишь на высоких скулах танцевали без устали твердые желваки, выдавая истинное его состояние.

– Темрюк, Прокуда, Якуна, Бранок, Охрим, Звяга, Роботка – ратники как

на подбор, с ними два моих брата и отец с братом супружницы. Все остались

там.., – сотский с шумом соснул воздух сквозь зубы и метнул раскаленный

взгляд на лагерь ордынцев. – Сейчас объявятся, никуда не денутся.

– Тако и есть, – машинально откликнулся Вятка, затем встряхнул

головой. – Надо бы нам разузнать у святых отцов, все ли у них заготовлено, чтобы по случаю укрыться в подземной пещере и покинуть по ней город.

– Перво-наперво надо поквитаться с погаными, чтобы запомнили нас на

века, а потом кто успеет нырнуть в монаший продух, тот и будет жить, –

Званок примерил лук на плечевой размах. – Только я тебе, Вятка, так скажу, какая она будет эта жизнь под каблуком у нехристей, когда они на глазах у

семеюшек станут насиловать матерей, жен али дочек, и кто опосля народится от

такого насилия? Косоглазые да ноздрястые отродьи с задами ниже колен?

Вятка продолжал наблюдать за перемещениями вражеских полков, по щекам

пробегали неясные тени, а молчаливого Званка на этот день будто прорвало: – Сыновей они будут угонять в мунгальский полон, чтобы ихнюю работу

исполняли на карачках, не поднимая головы, а когда вырастут, пошлют на нас

войной. Половцы испокон веков так живут, забирают людей в полон и продают

опосля как скотину, – он зажал стрелу между пальцами и со звоном спустил