одну тетиву. – Тако и незрелые наши девы будут облизывать вонючие брюха
ихних ханов и плодить воинов с кривыми ногами.
Вятка наконец оторвался от суеты ордынцев на равнине и коротко спросил: – Ты подо что свои думы подводишь? Званок пыхнул лицом и в упор уставился тысяцкому в зрачки, губы у него
растянулись в белую нитку:
– А негоже мне жить под мунгалами и работать токмо на них, я вота
Улябихин гонор терплю через то, что она баба и детей мне принесла.
– Вижу, – согласился Вятка. Сотский приставил лук к стене: – Дозволь собрать отряд, и ежели поганые ворвутся в крепость, драться с
ними до конца.
– Ты сам видал, как они умеют драться, – попытался тысяцкий образумить
близкого друга, с которым стоял плечом к плечу со дня обстояния. – Окружат
ордой и постреляют как тех курей.
– В том-то и дело, что нас надо по первости взять в это кольцо, а
опосля разделаться как с курами.
– А супружница что скажет? – не отставал ратник. – С ней у нас все оговорено, она со мной. Вятка задумчиво огладил бороду и надолго ушел в себя, видимо, его тоже
не раз посещали подобные мысли, знал он и о настроении многих молодых
ратников, не желавших в случае поражения подчиняться орде. Таков был
характер народа, присоединившегося к основанному князьями из Великого
Новгорода государству Русь последним из славянских племен. Но назвать
окончательным присоединение было трудно, если славяне после принятия
христианства киевским князем Владимиром поклонялись отцу небесному, сыну его
Иисусу Христу и святому духу, и осеняли себя крестным знамением, то вятичи
по прежнему признавали триединство богов Перуна, Сварога и Велеса, и
креститься не желали, посещая капища с деревянными и каменными идолами. Это
было одним из отличий народа среди родственных племен, кроме языка, быта и
внешнего вида – вятичи говорили на своем диалекте, носили сапоги и шапки
иного покроя и были высокими и широкими в плечах.
– Я сам думал о том, как бы подольше задержать нехристей, если они
займут крепость, чтобы дать горожанам возможность убежать подалее, – наконец
заговорил тысяцкий, он снова окинул Звягу внимательным взглядом, словно
прикидывая что-то в уме. – Есть в рати охотники, взявшие на себя обет биться
с мунгалами до последнего, сотни три ажник наберется, это почти половина
всех воев при остром мече.
– Вот и славно, – встряхнул плечами сотский. – Смерть на миру за свою
землю всегда была красна.
– Только помирать нам спешить не надо, я тоже решил уходить из города
последним, но домовину на дух не переношу, – ухмыльнулся Вятка по
дружески. – Если дойдет до крайностей, тогда сподобимся отбить натиск
смалявых огаряней, а сами вильнем куницами в монаший продух.
Званок было замялся от такого исхода битвы с ордынцами, он не желал
больше слышать о жизни под ними, но тысяцкий и здесь сказал веское слово: – Ежели ратнику доведется принимать судьбину, то не в кровавой свалке, где человека убивают как скотину, а в чистом поле, когда можно поиграть
силушкой богатырской, да навести на иноземцев страху, чтобы наскакивали они
к нам и оглядывались через каждый конский вымах.
Званок упрямо выгнул шею, не переставая катать по высоким скулам тугие
желваки, метелка льняных волос распушилась из-под шлема на плечо, забранное
кольчугой с мелкими кольцами. Затем схватился за яблоко меча, выдвинул из
ножен широкое светлое лезвие и с силой вогнал его обратно: – Твоя правда, Вятка, в толкотне нам не проявить удаль богатырскую, а
без нее среди истоб с плетнями не обойтись, – он потянулся рукой к усам и
вдруг насторожился словно матерый выжлец, выследивший зверя, на переносице
прорезались две продольные складки. Сотский ужал губы в куриную гузку и
процедил сквозь зубы. – Я думал, что подмога этому Гуюке решила взять
передых, а она вота, легка на помине.
Тысяцкий обернулся к Жиздре и забыл про все, руки у него сами
потянулись к оружию, а ноги разошлись шире, он снова посмотрел на стены и
вежи по обе стороны от проездной башни, на которых дружинники готовились
отражать штурм, замечая каждую мелочь. Затем махнул ладонью сторожевому на
смотровой площадке, чтобы тот подавал сигнал тревоги, и опять воззрился на
равнину. Из леса вокруг города вырвались сразу из нескольких мест свежие
сотни ордынцев с пиками наперевес и с луками, готовыми к стрельбе, они
промчались по равнине, очищенной от потрепанных воинов Гуюк-хана, разбежавшихся на две стороны, и устремились к берегу реки с временными
переправами. Многие заранее готовили бурдюки, надутые воздухом, чтобы
одолеть реку вплавь, другие настраивались завертеть карусели из сотен
воинов, поджигавших пучки бересты и сухой соломы под наконечниками стрел, чтобы послать их через стены. К воротам крепости с обеих сторон поползли по
каткам стенобитные машины с мощными таранами на цепях, другие машины, более