Кожа

Дочь хлебного капиталиста не знала французского — это выяснилось, когда Хоуп в коже Домны пыталась опираться на схожесть алфавитов (книгу для самостоятельного изучения французского она нашла в библиотеке Жены хлебного капиталиста). Французская учительница-компания знала русский. Хоуп в коже Домны поняла, что это Дочь хлебного капиталиста была для бывшей учительницы-компании игрушкой, та одевала девочку в не подходящие той легкие, нежные и обтягивающие одежды, украшала ее комнату рюшами и цветами, подбирала мебель, будто комната тоже кукольная. Дочь хлебного капиталиста постоянно жевала — Хоуп в коже Домны запретила домашним работающим приносить булки во время занятий. Те возмущались, а Дочь хлебного капиталиста часто спрашивала, скоро ли обед. Она часто дремала или даже засыпала на уроках. Ее кормили четыре раза в день, и почти после каждого приема пищи она спала. Хоуп в коже Домны настояла, чтобы они занимались не только до обеда, но и после, домашний Вихрь возмутился: после обеда полагался обязательный сон для здоровья ребенка.

Хоуп в коже Домны пыталась говорить с Хлебным капиталистом, с которым они встречались за обильными ужинами. Она просила увеличить часы занятий, не кормить Дочь хлебного капиталиста так часто, не позволять ей спать так много. Хлебный капиталист только говорил, что домашние работающие женщины лучше знают, как растить, это их обязанность. А у Хоуп в коже Домны обязанность учить. У него было странное отношение к дочери, он ее любил, дарил ей подарки, обнимал, играл с ней в хлеб, чаще всего за обедами и ужинами: они строили из булок, пирогов и караваев крепости и башни, смотрели друг на друга сквозь дыры в ка-ла-чах — Хоуп в коже Домны узнавала много новых слов, особенно хлебных. (Пестрый вихрь крестился — Хоуп в коже Домны узнала, что играть с едой, особенно с хлебом, считалось греховным, но Хлебный капиталист распоряжался хлебом как хотел, он чувствовал себя его хозяином.) Но больше Хлебный капиталист с дочерью никак не общался, не разговаривал с ней никак серьезно, не воспринимал ее как равного себе человека, Хоуп в коже Домны понимала, что это происходило оттого, что Дочь хлебного капиталиста была дочерью, ненаследницей, и, возможно, напоминанием о мертвой жене.

Дочь хлебного капиталиста только ела и спала. Редко играла в свои дорогие куклы, тоже в полудреме. Хоуп в коже Домны тяжело протаскивала учебу в этот сон. Дочь хлебного капиталиста напоминала своей любовью ко сну Медведицу Настю, но та была стройнее, ловчее и подвижнее. Хоуп в коже Домны понимала, что и Дочь хлебного капиталиста, и Настя прятались во сне от боли потери своих матерей, одиночества и страха перед миром. Хоуп в коже Домны решила, что жалеть Дочь хлебного капиталиста можно, но втягиваться и привязываться к ней, замещать свою жизнь ее — она не станет. Она с детства хранила себя, не тратила на неработающих. Домна в коже Хоуп рассказывала ей, как чуть не потеряла свою душу, отказавшись от себя ради Хозяйки на долгие годы. Домашние работающие Первой и Второй страны Хоуп часто лишались собственных душ и даже превращались в общую функционирующую, заботящуюся массу, как Пестрый вихрь в доме Хлебного капиталиста.

Хоуп в коже Домны удалось добиться сокращения послеобеденного сна с двух часов до одного. После снова шла учеба. С трудом освоили алфавит. Дочь хлебного капиталиста через два месяца после начала учебы с трудом прочла перед отцом детский стих про набор английских букв. Хлебный капиталист был в восторге. Хоуп в коже Домны разговаривала с ученицей только на английском, но та скорее догадывалась, чего от нее хотят, и делала, мечтая, когда учительница-компания отстанет от нее и она сможет снова есть и спать. Дочь хлебного капиталиста не покидала пределы дома, выйти на улицу означало для нее поесть на каменной террасе, где редко накрывал стол Пестрый вихрь. Дочь хлебного капиталиста почти не ходила. Хоуп в коже Домны пыталась объяснить Хлебному капиталисту и Пестрому вихрю, что эффективность учебы зависит от каждодневной жизни и физического состояния. Ее не слушали. Пока, наконец, Хоуп в коже Домны не сказала за очередным невместимым ужином Хлебному капиталисту и Пестрому вихрю, что Дочь хлебного капиталиста не сможет родить внука-наследника отцу, если не будет ходить и тренировать свои мышцы. Хоуп в коже Домны было стыдно оттого, что она сказала это при самой Дочери хлебного капиталиста, но та сидела, жевала и не обращала внимания ни на что, кроме еды. Хлебный капиталист подумал и велел дочери гулять пешком по улице каждый день в сопровождении учительницы-компании.