Козлоногий Бог

Мыслями он снова вернулся к Аркадии. Там и только там ждало его исполнение и обещания, и мечты. Пан из Аркадии с его пастушеской свирелью не был дьявольским созданием, как зловещий Козел Мендеса из воспаленного средневекового воображения. Ему нужно было искать то, что существовало задолго до Амброзиуса — греческое вдохновение, пробудившее в Амброзиусе мужчину. Любопытно, что когда человек начал заново собирать по кусочкам греческую историю — бесподобные статуи богов и вечную мудрость философов — в цивилизации, утопавшей в интеллектуальной темноте с тех самых дней, как боги покинули ее незадолго до нападения галилеян, наступил Ренессанс. Что же должно было произойти теперь, в наши дни, когда пришел Фрейд и воскликнул «Воскрес великий Пан!»? Хью пытался понять, не были ли его личные проблемы частью одной всеобщей проблемы, а его собственное пробуждение частью куда более широкого пробуждения? Он гадал, не может ли идея, реализованная одним человеком, пусть даже он при этом не скажет никому ни слова, внедриться в групповое сознание расы и остаться работать там, наподобие закваски?

Предположим, думал Хью, поглощенный своими размышлениями и совершенно забывший обо всем, что его окружало — предположим, он бы представлял себя греческим верховным жрецом из дневных грез Моны до тех пор, пока это не стало бы правдой для него, как это сделал Амброзиус, могла ли бы Мона тогда ему не ответить? Знаменитый актер, который был также и великим художником, говорит, что что-то как будто бы входит в него и подчиняет его себе, когда он играет роль, и он меняется, и герой, которого он играет, оживает внутри него. Хью вспомнил, что Мона говорила в часовне, что греческий атлет из ее видений бежал за ней, потому что был ей очарован. В точности то же самое, бесспорно, видел и он тоже. Он вспомнил напряженное выражение лица Моны в тот момент, когда он случайно рассказал ей о своем сне, пока они искали пыльные старые книги в музее. Конечно же она узнала его, и даже по какой-то причине, лучше известной ей самой, открыто призналась в этом в часовне, когда они проводили сеанс психоанализа самим себе. Так почему же она это сделала? Было ли что-то в самой Моне, что говорило бы «Да, я буду служить Пану вместе с тобой, только если вера твоя настоящая»?

Ему казалось, что если уж он смог провернуть такую вещь с Моной — этот забавный эксперимент со временем, являвшимся только режимом сознания, и даже еще более забавный эксперимент с могуществом дневных грез — то что-то определенно должно было просочиться и в групповой разум расы, и стать частью культурного наследия. Ему не нужно было взывать к своим собратьям или искать их одобрения и поддержки; он только должен был быть кем-то — делать что-то, и это произошло бы одновременно и в групповой душе расы и ее отдельные представители подсознательно ощутили бы это — так, во всяком случае, работали все адепты, по словам Джелкса.

Все еще глядя в ночное небо, он вдруг осознал, что был частью огромного целого и что огромная жизнь искала выражения через него, и что через исполнение им желаемого исполнится и желаемое ей, а его фрустрация станет и ее фрустрацией тоже. Проблема была не в Хью Пастоне, который влюбился в женщину, не отвечавшую ему взаимностью, проблема была в том, что определенные силы во Вселенной находились в дисбалансе и он знал, что вся Вселенная жаждет исправить этот дисбаланс, и что если бы он только расслабился и позволил себе плыть по космическим волнам, они бы вынесли его к тому месту, где он хотел бы оказаться. Но чтобы добраться туда, он должен был прежде всего расслабиться и отпустить контроль, и позволить космическим силам исправить всё самостоятельно. Никак иначе он не смог бы их использовать.

Он понял, что нашел очень важный ключ, когда осознал, что достичь динамичной реальности можно только посредством фантазии, наиболее динамичной из всех форм самовнушения. Ортодоксальные психологи никогда этого не замечали. Это могло быть чистым воображением, но тем не менее это был способ, которым можно было привести в действие невидимые причины явлений, если только они совпадали с направлением их течения.

Это действительно было стоящим открытием, подумал Хью, напрочь позабыв о своей фрустрации, когда увидел путь, вновь открывшийся перед ним. Ему только нужно было стать жрецом и он смог бы подчинить себе свою жрицу.