Козлоногий Бог

— Дядя Джелкс, по-моему, мистер Пастон легко может свихнуться.

— Ну, моя дорогая, теперь, когда мы начали, мы не можем остановиться. Это создаст дьявольскую неразбериху. Все, что мы можем сделать, это держаться за подол его пальто и надеяться на лучшее. Но чем все это закончится? Я удивился прошлой ночью, когда он сказал, что очень проникся историей Амброзиуса, но я списал это на то, что он только что узнал эту страшную историю и посетил место, где это случилось. Ведь ты же понимаешь, что у некоторых людей настолько богатое воображение, что даже книга может выбить их из колеи. А смерть Амброзиуса была кошмарной. Ты уверена, что вам это не показалось, Мона?

— Это установленные факты об Амброзиусе, дядя, и ты можешь сам посмотреть на портрет, если не веришь мне. И вот что я тебе еще скажу, у мистера Пастона был кошмар прошлой ночью и судя по тому, как он был расстроен, когда говорил о нем, он был довольно ярким, и во сне он был Амброзиусом, замурованным и умирающим, а потом сбежал в Грецию, где скитался по холмам в солнечном свете.

По какой-то причине, известной только ей одной, Мона не упомянула о том, что во сне Хью был не один.

Старый книготорговец почесал свою лысую ястребиную голову.

— Какая-то одна вещь из всего этого не стоила бы внимания, — сказал он. — Но если сложить их вместе, как это сделала сейчас ты, то это нужно учитывать. Интерес к Амброзиусу сам по себе ничего не значит; и даже интерес и сон вместе, потому что из интереса могло родиться сновидение. Но там, где есть интерес, сон, похожая история жизни двух мужчин и вишенкой на торте — внешняя схожесть, то отрицать, что происходит что-то важное, мы не можем. Я знаю, что подобные вещи случались раньше. Когда человек, бывший на Пути, возвращается на него снова, обстоятельства часто приводят его к месту его последней смерти. Теперь мы будем наблюдать за тем, что будет происходить. Хью может начать вспоминать свою прошлую жизнь.

— Не будет ли это несколько мучительно для него? — спросила Мона. — Эти воспоминания могут быть кошмарными. И что будет, если мы призовем Пана в монастыре? Может ли монастырь быть хорошим местом для инвокации Пана?

— Одному Богу известно, — ответил книготорговец. — Этот должен быть.

В этот момент вернулся Хью и они все вместе принялись за один из тех странных, приготовленных из ничего обедов, которые книготорговец каждый раз доставал из своей шляпы, так сказать.

Глава 13.

Одна и только одна тема интересовала сейчас Хью, но он видел, что ни Мона, ни старик не хотели касаться ее. Всякий раз, когда бы он ни произносил имени Амброзиуса, они одновременно и единодушно начинали разговор о чем-нибудь другом. Хью, который не отличался подозрительностью, это раздражало. Правда, он ничуть не пожалел о том, что смог раньше отправиться в кровать, и, согревшись под теплым пуховым одеялом, он зажег сигарету и уселся все хорошенько обдумать.

Его совершенно не прельщала возможность повторения эксперимента прошлой ночи и возникновения еще одного такого кошмара — это был опыт, который не должен был повториться. Отсюда сигарета и свеча.

То, насколько захватил его воображение приор-изменник, было поразительно; избавиться от него он не мог. Снова и снова возвращалось к нему воспоминание о его чудовищной смерти, и воспоминание об обстоятельствах, которые к этой смерти привели. Используя тексты скудных записей, которые им удалось получить, и свое еще более скудное понимание их смысла, он пытался воссоздать картину личности этого человека и постичь истинную суть его истории.

Он мог представить себе гениального сына симпатичной, но не слишком праведной дочери торговца, но не мог понять, была ли вызвана заинтересованность аббата в нем искренними отеческими чувствами. Вполне вероятно, что так и было. Рим всегда относился гуманно к проявлениям человеческой природы. Он мог представить себе парня, который довольно охотно принял монастырскую жизнь со всеми ее интеллектуальными возможностями; по-настоящему вложил в это сердце и душу, и добился быстрого продвижения по службе от облагодетельствовавшего его аббата. Затем, как он понимал, произошло внезапное пробуждение другой части человеческой природы, вызванное соприкосновением с греческой мыслью. Одному богу известно, какая яркая пьеса или дерзкая поэма могли оказаться среди партии непереведенных греческих манускриптов, заказанных у Эразма. Он мог представить себе осторожные эксперименты с какой-либо призывной песней, которые закончились внезапным и неожиданным достижением результата точно также, как это произошло у него самого той ночью, когда он использовал метод святого Игнатия для инвокации Пана. Человек, имевший монастырскую подготовку, мог получить очень быстрые и весьма ощутимые результаты, потому как методы работы с воображением, пусть даже направленные в иную сторону, были ему хорошо известны.