Поторопив уезжающего гостя, Джелкс вернулся в гостиную и обнаружил, что Моны там не было. Она явно не была настроена на
Также как не нравилась ему и чрезмерная задумчивость Хью, пребывая в которой он не обращал внимания ни на что вокруг. Он заговорил с ним, чтобы посмотреть, ответит тот ему или нет.
— Итак, Хью, что же ты собираешься делать дальше? Будешь ли ты продолжать благоустраивать это место, не смотря на сложившиеся обстоятельства?
Хью с трудом нашел в себе силы ответить.
— Я не знаю, правда. Я об этом не думал, — сказал он, — Мисс Уилтон может приобрести всё, что сочтет необходимым.
Джелкс сразу же обратил внимание на то, какую форму имени он использовал в своем ответе и гадал, что бы могли означать такие перемены.
Некоторое время они сидели в молчании, которое затем было прервано звуком подъезжающего автомобиля.
— Должно быть, это тот самый костоправ от Уотни, — сказал Джелкс, — По крайней мере, я молю Бога, чтобы это был он.
И это был он.
Он оказался молодым парнем, пытающимся скрыть свое волнение за напускной самоуверенностью.
— Мистер Уотни рассказал вам о проблеме? — спросил Джелкс тихо, так как полностью одобрил его кандидатуру.
Он кивнул.
— Желаете осмотреть его наедине?
— Да, пожалуйста.
Джелкс хмыкнул, провел его в комнату и закрыл за ним дверь.
Новоприбывший некоторое время стоял в молчании, глядя на своего пациента, и Хью, ощутив присутствие незнакомца, внезапно поднял глаза.
— Да-да? Я прошу прощения, — сказал он, — Не знал, что здесь есть кто-то еще.
— Мистер Уотни попросил меня заехать и осмотреть вас. Я доктор Аткинс.
— Уверен, это очень мило с вашей стороны, — сказал Хью, и, поскольку беседа не клеилась, доктор Аткинс отчаянно пытался вспомнить все, что узнал из скудной инструкции по диагностике душевных недугов. Все, что он мог вспомнить, было положениями закона о признании человека психически ненормальным. О диагностике душевных расстройств он знал немногим больше, чем о воздухоплавании.
— Эээ, а вы не скажете, какой сейчас день недели? — спросил он, наконец.
— Весь день была среда, насколько я помню, — ответил Хью, и снова воцарилось молчание.
Доктор Аткинс чувствовал, что начинает потеть. Это был его первый важный пациент, с которого он начинал свою практику, и поэтому он ужасно переживал. Он понимал, что разбирается в психиатрии даже меньше, чем в акушерстве, и молил бога о том, чтобы стать напарником какого-нибудь более опытного специалиста, вместо того чтобы амбициозно начинать работать самостоятельно. Частная практика, как он вскоре понял, очень сильно отличалась от работы в госпитале. Здесь в большей степени требовалось использовать здравый смысл, нежели научные знания.
— Могу я осмотреть вас? — спросил он, наконец, надеясь найти утешение в привычных для него занятиях.
— Конечно, — ответил Хью, — Делайте все, что вам нужно.
Доктор Аткинс взял свой стетоскоп.
— Тогда не будете ли вы так добры раздеться?
— Раздеться? — воскликнул Хью, внезапно очнувшись. — Святый боже, парень, от шеи и ниже я в полном порядке. Мои проблемы вот здесь, — и он постучал себе по голове. — Разве тут поможет стетоскоп? Уймитесь и присядьте, и угощайтесь сигаретой.
— Спасибо, — ответил доктор Аткинс, чувствуя, что он пытается быть учтивым.
— Не знаю, что у нас есть из освежающих напитков, — продолжил Хью, — Боюсь, что ничего, кроме бутылочного пива, — и он тут же достал несколько бутылок из буфета. Доктор Аткинс, благодарный за пиво и довольный тем, какой поворот приняло это интервью, отложил в сторону маску профессионала и превратился в скромного, неопытного парня, каким он и был на самом деле, и они уселись с двух сторон от камина, он и его пациент, взяв себе каждый по бутылке пива и сигарете, что было весьма нестандартным способом лечения душевных недугов.
Хью взял направление беседы в свои руки.
— Я полагаю, мистер Уотни рассказал вам обо всем, что ему известно? — спросил он.
— Он рассказал обо всем, что ему известно, — ответил доктор Аткинс с ухмылкой, — Но осмелюсь предположить, что все гораздо сложнее, если вы, конечно, захотите этим поделиться.